Выяснилось, что несколько недель назад, какого
числа, Ваня не помнил, он забрел в закусочную “Олимпия”. При этих словах
Натэлла вздохнула. “Олимпия” – маленькое грязное заведение. “Рыгаловка” – так
называет подобные места ласковый Аркадий. Тусуются там в основном алкоголики,
бомжи и проститутки. Ассортимент еды соответственный – дешевый китайский суп в
стаканах, несъедобные американские куриные сосиски с кислым кетчупом и богатый
выбор неудобоваримых винно-водочных изделий. Иван взял, по его словам, яичницу
и пристроился в уголке. Тут-то он и увидел Катюшу с незнакомой теткой. На фоне
остальных посетителей женщины выделялись, как бриллианты в навозной куче.
Скорей всего в такое непотребное место заглянули, чтобы не встретить знакомых.
Неизвестная дама что-то втолковывала
Виноградовой. Та отрицательно покачивала головой. В забегаловке стоял гвалт, и
Ваня не слышал, о чем шла речь. Зато увидел, как незнакомка вытащила из сумки
пачку долларов, сантиметров эдак десять толщиной, и стала совать Кате.
– Столько деньжищ, – сокрушался пьяница,
– небось все по сто баксов!
Но Катюша в отличие от Ивана не пришла в
восторг. Оттолкнула соблазнительную пачку, сказала какие-то грубые слова и
ушла. Богатая тетка запихнула баксы в кожаную торбочку, посидела пару минут и
тоже отправилась восвояси.
– Как выглядела незнакомка, помните?
Иван напрягся.
– Черное пальто, беретка и сумка.
Какие славные, индивидуальные приметы! Просто
уникальная дама! Да в черном пальто с береткой пол-Москвы ходит.
– Лет сколько?
Алкоголик мучительно задумался.
– Черт ее знает, тридцать два – сорок,
пятьдесят, шестьдесят… Я не умею возраст отличать, и потом, голова сильно
болела.
Все ясно, сидел пьяный, поэтому ничего и не
разобрал, а деньги запомнил.
– О, – вскрикнул Ванька, – на торбочке у
тетки золотая буква О болталась на цепочке!
Да, облегчил задачу! Как только следователи со
свидетелями работают, не представляю.
Стрелка часов тихо подбиралась к четырем,
следовало нестись домой, пока домашние не заметили исчезновения умирающей.
Остановив такси метров за двести до ворот, я,
прижавшись к забору, словно вор, стала пробираться к дому. И поняла, что
опоздала. Во дворе стояла милицейская “Волга” с мигалкой, а в открытом гараже
виднелись машины: “Мерседес” Аркадия и “Фольксваген” Зайки.
Так, нечего и думать о том, чтобы войти через
парадный вход. Скорее всего отсутствие любимой мамули замечено. Хотя, может,
еще не все потеряно!
Я обогнула дом с задней стороны. Чудесно, окно
спальни распахнуто, а у сарая стоит длиннющая садовая лестница. Приставив ее к
окну, я с замиранием сердца принялась карабкаться вверх по шатким ступенькам.
Ужасно, просто панически боюсь высоты, да еще
мокрые, потные руки скользят по перекладинам. Но ведь не признаваться же
домашним, что я прекрасно себя чувствую!
Красная от натуги, потная и несчастная,
ввалилась в спальню и услышала за дверью негодующий голос:
– Можете убедиться сами! Не прошло и двух
недель, как выбралась из клинической смерти, а уже усвистела куда-то!
Тратить время на раздумья нельзя. Одним
прыжком преодолев расстояние от подоконника до кровати, я рухнула под одеяло,
не успев снять ни джинсы, ни теннисные туфли. Тут же дверь распахнулась, и в
комнату ворвались разъяренные домашние: Кеша, Зайка и Маня. Сзади маячил
полковник.
– Вот… – трагическим тоном завел сыночек
и уставился на кровать.
Я приоткрыла глаза и дребезжащим голосом
спросила:
– У нас пожар?
Кешка остался стоять с открытым ртом. Зайка в
негодовании повернулась к супругу:
– Как ты мог не заметить Дашу в кровати?
Аркадий принялся оправдываться:
– Когда заходил, ее не было, честное
слово! Ольга посмотрела на меня.
– Признавайся, уходила?
Я с трудом повернула голову и прошептала:
– Заинька, ноги дрожат, только до туалета
и то с трудом добредаю. Дайте отдохнуть умирающему человеку.
– Ничего не понимаю, – бормотал
обескураженный Кешка, – приехал с работы, заглянул – се нет. Потом поехал в
“Макдоналдс” за уродскими котлетами, поднялся в спальню – снова нет. А теперь
оказывается: лежала, не вставая.
– Если в стенах видишь руки, не волнуйся
– это глюки, – встряла Маруся.
– Ладно, – отмахнулась Зайка, – Даша на
месте, пошли обедать, а то не успела войти, как Аркашка наверх поволок.
Я закивала головой:
– Идите, поешьте, только пусть Александр
Михайлович потом поднимется.
Приятель переспросил:
– Может, не надо? Что-то ты сегодня такая
красная, давление, наверное, поднялось.
Ну как угодить такому! Вчера бледная, сегодня
румяная – все плохо!
Домашние ушли, Манюня притормозила на пороге.
– Мамусечка, ты и правда как свекла,
потная вся. Давай врача вызовем.
– Не волнуйся, детка, просто жарко.
– Зачем тогда укрылась? – удивилась дочь
и сдернула пуховое одеяло. – Так, – пробормотала она, узрев джинсы и туфли. –
Так! Значит, Кешка не обознался, ты и впрямь удрала из дома.
Девчонка открыла рот, чтобы заорать, но я
быстренько спросила:
– Мусенька, а Кешик уже знает, кто разбил
багажник “Мерседеса”?
Дочь захлопнула рот и помотала головой. Любовь
Аркадия к автомобилю – притча во языцех. “Мой глазастенький”, – воркует
сыночек, поглаживая полированный капот. Иногда, в злую минуту, Зайка сообщает,
что “мерс” был бы Аркадию самой лучшей женой, потому что всегда молчит. А уж
если он родит ему двух “мерсят”, то хозяин всю жизнь станет поить его
авиационным бензином. Царапины на боках автомобиля Кеша воспринимает как
собственные раны. И надо же чтобы Маруся недели три тому назад, влетая на своем
мотоцикле во двор, зазевалась и вломилась прямо в багажник священной тачки. По
счастью, хозяин в этот скорбный момент мылся в ванной и не заметил
происшествия.
Трясясь от ужаса, Манюня быстренько оседлала
мопед и унеслась в гости к Саше Хейфиц. Преступница надеялась, что брат
заподозрит кого-нибудь другого. Так и вышло. После обеда к детям наехали гости,
забили двор машинами, и сын обнаружил вмятину только ночью, когда, проводив
всех, решил загнать “Мерседес” в гараж.
