– Да уж, – согласилась Катенька, –
лишнего слова не скажут, лают как собаки, а все потому, что мы бесплатные. Вот
девица, например, что сейчас приходила, явно новенькая, а тоже злая.
– Почему думаете, что новенькая?
– Хожу сюда почти год, всех знаю, а эту
первый раз вижу.
Она замолчала. Я огляделась по сторонам.
Шкафчик с какими-то лекарствами, названий которых никогда не видела:
циклофосфан, зофран, метод-рексат.
– Пункцию больно делать? – обратилась я
снова к Катюше.
Та молчала. Я глянула в дырочку и обомлела:
лицо женщины приобрело странный синеватый оттенок, на лбу блестели крупные
капли пота. Рот судорожно подергивался.
Я выскочила из кабинета и бросилась к
приветливой Аделаиде Петровне.
– Сейчас приду, – пообещала та.
Я понеслась назад. Катюше стало совсем плохо.
Наклонившись над ней, я услышала хриплый,
прерывистый шепот:
– Сумка, возьми, отдай, Виолетта,
страшная, страшная, отдай…
Женщина захрипела, изо рта потекла пена.
Вошедшая Аделаида Петровна моментально выдернула капельницу и принялась делать
искусственное дыхание. Откуда ни возьмись принеслась куча народа. В несчастную
Катюшу втыкали шприцы, громыхали какие-то аппараты. Потом ворвались двое мужчин
с чем-то похожим на утюги, стали прикладывать к голой груди бедняжки и кричать:
“Разряд!” Тело подпрыгивало на кушетке, но на мониторе по-прежнему ползла
прямая линия. Тут медики заметили меня и незамедлительно выгнали в коридор.
Я села возле кабинета, крепко сжимая две
сумочки – свою и Катюшину. Примерно через полчаса появились санитары с
носилками, на которых лежало тело, с головой закрытое простыней. Аделаида
Петровна высунулась в дверь и поманила меня пальцем. Как агнец на заклание,
вошла я снова в уже знакомую процедурную. На кушетке валялись грязные,
скомканные простыни, стоял ужасный запах. Медсестра Галя рыдала у окна,
судорожно повторяя:
– Не ставила капельницу, ей-богу, не
ставила. Пошла в аптеку…
– Прекрати, – оборвала стенание врач, –
что, по-твоему, больная сама себе инъекцию ввела?
И как можно перепутать бутылки? Что ты ей
впустила, ну!
Бедная Галя затряслась как осиновый лист и
зарыдала пуще. Я решила вмешаться.
– Это не Галя делала укол! Аделаида
Петровна уставилась на меня во все глаза.
– А кто? Святой дух?
– Нет, конечно. Вошла женщина в белом
халате и маске, наладила капельницу и ушла, я все в дырку видела!
Галя подскочила ко мне и схватила за руку:
– Пожалуйста, миленькая, дорогая,
душенька, дайте свой адрес и телефон, вы единственный свидетель!
Я отдала ей визитную карточку. Аделаида
Петровна промокнула кружевным платком вспотевший лоб, сама сделала мне пункцию,
оказавшуюся самым обыкновенным уколом, и усталым голосом протянула:
– Вот ведь как бывает! Столько операций
выдержала, шесть курсов химии! И на последнем уколе – аллергический шок! Ничего
поделать не смогли.
– Отчего это? – осторожно
поинтересовалась я, глядя, как доктор аккуратно упаковывает пробирку с какой-то
жидкостью.
– Вскрытие покажет, – сообщила онколог, –
скорей всего перепутали бутылки и ввели что-то совершенно неподходящее. Дело
подсудное. Никак не пойму, что за медсестру вы видели? Высокая, крепкая, в
хирургической маске?
– Да.
– Нет у нас таких. Девочки мелкие, маски
не носят. И потом, в диспансере четкое разделение труда. Галя работает только в
процедурном. Она делает уколы и капельницы. В другую смену приходит
Лена. Больше никто не имеет права сюда даже
заходить.
Покачивая головой, Аделаида Петровна проводила
меня почти до выхода. У подъезда в машине сидел Кешка. Мы поехали домой цугом –
сын впереди в “Мерседесе”, мать позади него в “Вольво”. Конечно, он на бешеной
скорости умчался вперед. Я же, как всегда, тащилась в правом ряду. Ну боюсь
гонять по улицам, да и вижу не слишком хорошо.
Сегодня голова была занята не дорогой. Перед
глазами вставала веселая, радующаяся жизни Катюша, потом возникла кушетка,
медсестра… Стоп! От неожиданности нога сама собой нажала на тормоз. “Вольво”
покорно замерла. Сзади раздались гудки и нетерпеливый крик. Но мне было все равно.
Я поняла, что показалось странным в облике девушки – ботинки! На ногах у
вошедшей были самые обычные полуботинки черного цвета на шнурках, размера эдак
сорок пятого. Ну покажите хоть одну даму с такой ножкой! Значит, капельницу
наладил мужчина!
Глава 2
Утром спустилась в столовую абсолютно
разбитая. Мерзкая шишка, после того как ее щупали и втыкали в нее иголки,
принялась немилосердно болеть. Результаты анализов прибудут только через десять
дней, а вдруг и впрямь меланома? Что тогда? Аркашка, правда, уже взрослый, но
Маруся совсем ребенок, только-только тринадцать исполнилось. Полная грустных
раздумий, я принялась пить кофе, и тут на глаза попалась сумочка Катюши. Что
она бормотала перед смертью? Надо отдать какой-то Виолетте? Что отдать?
Руки сами собой потянулись к потрепанной сумке
из искусственной кожи и открыли замок. Небогатое содержимое вывалилось на стол.
Расческа, дешевая губная помада, сильно припахивающая вазелином, связка ключей,
носовой платок, пара мятных леденцов, кошелек и паспорт,
На первой страничке бордовой книжечки стояло:
Виноградова Екатерина Максимовна, год рождения – 1959-й. Надо же, мы почти
ровесницы, а как отлично выглядела убитая, ни за что не дала бы женщине больше
тридцати пяти. Штампа о бракосочетании не было, зато в графе “Дети” обнаружился
Виноградов Роман Иванович, 1978 года рождения. Так, все более или менее ясно.
Мать-одиночка. Интересно, сообщили ли Роману о смерти Кати? Вдруг мальчишка всю
ночь разыскивал пропавшую мать? Потом, у бедняжки, вполне вероятно, есть отец и
мать, представляю, как они волнуются.
Заглянула в кошелек – проездной на метро,
десять долларов, двести рублей и куча пробитых талончиков. Копеечная сумма, а
вдруг – последняя? Катюша совершенно не походила на богатую даму: простенький
свитерок, старенькая юбочка!
Нет, надо ехать к ней домой, отдать сумку и
заодно разузнать, кто такая Виолетта.
Жила несчастная женщина на Зеленой улице.
Каскад белых блочных башен постройки семидесятых годов выглядел удручающе.
Поплутав минут пятнадцать среди домов с одинаковыми балконами, я наконец нашла
нужный подъезд. Никакого домофона нет и в помине, стены на лестнице исписаны
надписями “Мишка – казел” и “Спартак” – чемпион”. В лифте кто-то сжег кнопки,
но сама машина, кряхтя и вздрагивая, доставила меня на девятый этаж.
