— А где же твоя? — спросил он. — Не хочется пить одному.
Когда Рут вернулась, он сказал:
— Я отпустил Мину спать, так что боюсь, на кухне некоторый беспорядок, да и ужина нет.
— Что ж, надеюсь, я хорошо справилась с ролью хозяйки… А по дороге я кой-чего перекусила.
— Пытаешься быть тактичной? — как-то странно посмотрев на нее, спросил он.
— Надеюсь составить контраст Франко.
Он скривился, как от лимона, и, промычав с досадой, положил в чай ложку сахара. Кажется, настроение его переменилось и теперь ему явно не хватало сочувствия.
— Франко сам виноват, — поддержала его Рут. — И зачем только ты дал свое согласие? Мог бы спокойно вышвырнуть его.
— Да неужели? — иронично спросил он. — Думаешь, это его остановило бы? Вряд ли. Он канючил и канючил бы до тех пор, пока бы я его не убил. Больше его ничто не остановит.
— Ну, убийство не самая хорошая идея, — задумчиво проговорила Рут.
Пьетро качнул головой:
— Н-да. Повредило бы бизнесу.
— Наверняка.
— Я не знал, что делать, вот и согласился.
— И все же он от тебя не отстал. — Она вздохнула. — Пока ты не посмотрел на него весьма красноречивым взглядом.
— А ты заметила? — равнодушно спросил он.
— Конечно. Дурак был бы тот, кто бы не заметил, — сказала она весело.
Пьетро лишь хмыкнул.
— В любом случае отступать некуда, — сказал он. — Я дал слово. Хотя и теперь готов на все, только бы этот маскарад не состоялся.
Она укоризненно взглянула на него.
— Знаю, знаю. Я говорю словно несчастный одинокий старик, отвернувшийся от всего мира.
— Ты не старый, — возразила она.
— Хоть за это спасибо, — слабо улыбнулся он.
— Почему бы не отвернуться от мира на время, если так этого хочется?
— Слышал бы это мой отец. Вот кто был аристократом с консервативными взглядами. Он всегда говорил, что титул обязывает жить в соответствии с канонами.
— А ты не согласен?
— Эти принципы были верны в его время, но не сейчас.
— Франко мог бы найти другое место для бала. Ты ничего ему не должен.
— А ты жестока. Не хотел бы я встретиться с тобой в переулке темной ночью. Может, мне предостеречь Франко?
— Я просто хочу сказать, что ты имеешь право жить в своем доме так, как хочешь.
— Как хочу, — повторил он со вздохом.
Она уже готова была на чем свет ругать себя. Конечно, сам Пьетро вряд ли жаждет одиночества. Оно осталось ему после того, как ушла его любимая.
— Прости, это не мое дело, — вздохнула Рут, — но… я же вижу, нам надо об этом поговорить. О твоей жене.
Пьетро замер, словно бы она ударила его ножом. Он медленно повернулся и с любопытством взглянул на нее.
— А что ты о ней знаешь? — спросил он странным голосом.
Рут не ответила.
— Что ты хочешь узнать о моей жене?
— Ничего. Не надо было спрашивать. Прости. Кто меня только за язык потянул! Я не хотела тебя рассердить.
— Я и не сержусь. Но ты не ответила. Что ты о ней знаешь?
Неужели его любовь к покойной жене была столь всепоглощающей, что даже простое упоминание о ней могло его так сильно задеть?
— Мне почти ничего неизвестно, — сказала она, опустив глаза. — Знаю, что с тех пор, как ее не стало год назад, ты сильно страдаешь. Эта боль заперла тебя во дворце одного.
— Ну да. Как я и сказал: несчастный угрюмый зануда, — иронично усмехнулся он.
— Ну, у тебя есть на то право. И только она знает…
— Что? — встрепенулся он, удивленный.
— Ну, как сильно ты ее любил. Другим не обязательно в это вникать. Да и потом, едва ли они могли бы утешить тебя словами. Словами тут не поможешь.
— Знаешь… мне иногда хочется, чтобы кто-то поговорил со мной.
— Мужчинам сложно выразить словами свои чувства. Женщины и без слов видят, когда их любят, — по поступкам, взглядам и жестам.
Она хотела утешить его, а вместо этого… Он закрыл глаза и отвернулся. Она с досадой на себя стиснула зубы, осознав, что ранила его.
— Прости, прости, — заговорила она быстро. — Забудь, что я сказала. Я же ничего не знаю.
— Ты права, не проси прощения. Твой опыт достоин уважения.
— Ну конечно. Особенно учитывая то, как много из своей жизни я помню, — горько усмехнулась она.
— Это не меняет дела. Я доверяю твоей интуиции. Она значит больше. Спасибо, Рут. Ты меня понимаешь лучше всех. Хорошо, что я могу с тобой поговорить. Вот смотри: встретились два несчастных человека, два одиночества, тонущие в водовороте жизни. Но, встретившись, они больше не тонут.
— Ага, столкнувшись, они плывут дальше, — согласилась она. — А это большая разница.
Он хмыкнул:
— Ну, по крайней мере мы до поры до времени можем плыть вместе, пока не покажется берег.
— И тогда один, обретя опору, вытянет другого? — с надеждой спросила она.
Он кивнул.
Чай совсем остыл, и Рут принесла горячего. Когда она вернулась, он держал в руках большой фотоальбом. Пара фотографий была отложена в стороне на стуле.
— Думаю, эти надо убрать на время бала, чтобы они не омрачили праздник.
Со снимков на Рут смотрели двое ребят и девочка. Мальчикам было под двадцать, а девочке лет тринадцать.
— Это я, — указал на одного из них Пьетро. — Тот другой — Сильвио, мой друг, а девочка — Лизетта, его сестра. Она постоянно мирила нас, когда мы ссорились.
— И чем же вы тут занимаетесь? — вгляделась в фотографию Рут. — Кажется, что-то бросаете.
— Кости. У нас была игра: надо было лучше всех бросить кости. Победитель получал в качестве приза камень. Лизетта играла гораздо лучше нас. У нее всегда был меткий глаз. Она выигрывала камень за камнем, а когда набирала целую кучу, то ставила весь выигрыш на один бросок. Иногда она выигрывала, но чаще, проигрывала, правда, проигрыш ее мало заботил. Лизетта лишь смеялась и начинала сначала.
Он посмотрел на карточку и улыбнулся.
— Думаю, она хотела предоставить нам возможность выиграть под конец, чтобы мы чувствовали себя на коне.
— Она и правда была такой?
— Да, очень щедрой и доброй.
— Это Лизетта? — Рут подошла к огромному портрету этой же девочки, но только на нем она уже выглядела чуть старше и была одета в форму студентки колледжа.
— Да. Этот снимок сделан в день окончания колледжа. Диплом с отличием, — ответил Пьетро. — Она была отличницей во всем, к нашему стыду. Потом стала преподавателем, самым юным, какой у них только был.
