Глава 31
Сначала вернулся слух. Кто-то тихонько бубнил
непонятные фразы, затем потянуло чем-то кислым, затхлым и довольно неприятным.
Наконец раскрылись глаза. Вместо привычной лепнины взор наткнулся на гладкий
беленый потолок.
Я попробовала сесть. Ужасно, просто
катастрофически болела голова, во рту пересохло… Принять вертикальное положение
никак не удавалось. Я извивалась на спине, словно новорожденный щенок, не
понимая, почему тело отказывается повиноваться. Ответ пришел через пару секунд
– руки скованы наручниками, причем, очевидно, уже давно, потому что запястья
чуть опухли и сильно болели. У меня очень тонкая кожа, хрупкие сосуды, и любое
надавливание моментально вызывает жуткие синяки.
Кое-как сгруппировавшись, села рывком на
железной кровати и прислонилась к никелированной спинке.
Где я? Как сюда попала? В больные мозги
медленно, медленно начали возвращаться воспоминания. Вот Макс впихивает
довольно грубо в машину, вот шипит в «Макдоналдсе» злым тоном, вот встряхивает
волосами. Боже, это был не он! Но кто? Антон Медведев? Хорошо помню, как все
рассказывали о прозрачно-голубых глазах сына циркачки, а у Макса редкое
сочетание: при белокурых волосах карие, почти черные очи. Хорошо, предположим,
надел линзы. Но голос, отлично знакомый тембр Полянского – он слегка картавит,
плохо выговаривает отдельные звуки, частенько проглатывает окончания слов…
Конечно, я довольно близорука, а очки из
кокетства не ношу, предположим, в «Макдоналдсе» ко мне подошел человек
невероятно, фантастически похожий на бывшего муженька. Я не разглядела подмены.
Но голос! Вот тут извините! Как у всех преподавателей иностранного языка, мое
ухо натренировано на то, чтобы отлавливать малейшие ошибки в произношении. И в
отличие от глаз, со слухом в моем организме полный порядок. Разговаривал Макс в
несвойственной ему манере, но своим голосом. Правда, Полянский ни за что не
стал бы употреблять такие слова, как «шевелись», «валяй»… Хотя кто знает, как
он изменился за этот месяц. И уж совсем не похоже на бывшего супружника дать
пинка под зад женщине, пусть даже бывшей жене… Значит, все-таки не Макс, его
двойник с такой же внешностью и идентичным голосом. А откуда он знает про Ивана
Михайловича? Понятно, это Макс! Или не Макс? Да я же сама упомянула в
«Макдоналдсе» про Круглого. Во всяком случае, третьего не дано – или Полянский,
или его брат-близнец!
Ладно, оставим бесплодные размышления. Кем бы
ни был данный субъект, он заковал меня в наручники и привез сюда. За что? Или
зачем?
Я принялась обозревать пейзаж. Узкая
темноватая комната по форме напоминала пенал. В длину – метров семь-восемь, в
ширину – около двух. Во всяком случае, кровать занимала все пространство от
стены до стены. На противоположной стороне – маленькое окошечко. Возле него примостилась
еще одна кровать, аккуратно застеленная, с двумя цветастыми подушками. Тут и
там вбиты гигантские ржавые гвозди. На них висят телогрейка, синий сатиновый
халат, какие-то безразмерные тренировочные брюки. Под потолком на проводе
болтается ничем не прикрытая электрическая лампочка. В углу кучка рванины,
похоже на тряпки или на старое одеяло. Комната оклеена миленькими дешевыми
обоями цвета детской невоздержанности. Кое-где бумага оборвалась, и видны
бревенчатые стены.
Это не городская квартира, а деревянный дом. И
я наконец поняла, чем так противно пахнет – сыростью.
По крыше со всей силой барабанил дождь. Ладно,
посмотрим, кто в теремочке живет, и я заорала изо всех сил:
– Ау, люди!
Маленькая, совсем незаметная, обклеенная теми
же уродливыми обоями дверь тихо приотворилась, шум дождя усилился.
– Эй, – вопила я, – есть кто
живой?
– Чего орешь? – прошелестел
абсолютно бесполый голос, – спи себе.
– В туалет хочу.
В комнату со стуком упало грязное цинковое
ведро.
– Это что? – оторопела я.
– Ватерклозет, – хихикнул
голос, – поставь в угол и сри, сколько душа пожелает.
– У меня руки в наручниках, брюки не
снять, – заныла я, надеясь, что таинственное существо войдет в комнату.
– Значит, не снимай, – коротко
отреагировал собеседник, и дверка захлопнулась.
Я поглядела с сомнением на «унитаз». Потерплю
еще немного.
– Ау, – закричала вновь, – есть
хочу, пить дайте!
Но никто не отзывался. Глаза сами собой начали
слипаться, голова резко потяжелела, и я провалилась в сон без сновидений.
Проснулась от шума. За стеной что-то с
грохотом упало. В маленькое окошко било яркое солнце. Я сползла с кровати и
подковыляла к источнику света. Рама забита гвоздями, а за грязным, пыльным
стеклом насколько хватает глаз тянется картофельное поле. Дождь перестал, и
зеленая блестящая ботва радовалась отличной погоде. Окошечко узенькое, но я
худая, если выдавить аккуратно стекло, предположим ночью, сумею, наверное,
вылезти и…
– Даже не думай, – раздался за
спиной «серый» голос, – во дворе постоянно бегают три собаки, голодные,
как звери, сразу загрызут. И станет земля тебе могилой…
Я обернулась. На пороге стояла худенькая
старушонка, замотанная в грязный, вытершийся платок. Лица почти не видно,
только аккуратный нос высовывается из-под тряпки. Одета бабуля была в
засаленный байковый халат, на ногах плотные чулки, шерстяные носки и почему-то
калоши. В руках вошедшая держала оббитую эмалированную миску.
– Давай, – сказала она, –
кушать подано, идите жрать, пожалуйста.
Миска с треском встала на деревянный стул у
кровати.
Завоняло гнилой капустой.
– Что это?
– Щи, – лаконично сообщила бабка и
испарилась. Я подошла к «тарелке» и заглянула внутрь. В мутноватой воде плавали
большие неаппетитные куски капусты, похожие на тряпки. Наверное, есть такое
невозможно.
Интересная старуха! Одета словно чучело, живет
в сарае, а ведь не деревенская. Во-первых, вчера сказала «ватерклозет». Ну
откуда полуграмотной бабе знать такое слово? Фразочка «И станет земля тебе
могилой» – просто цитата из пьесы. И потом последнее заявление – «кушать
подано, идите жрать, пожалуйста». Из какого кинофильма слова?
– Бабушка, – закричала я, –
бабуля!
– Ну? – раздалось из-за двери.
– Будь человеком, своди в туалет, не могу
в ведро.
– Тогда терпи.
– Ах так, – обозлилась я, – ну
погоди, сейчас все твои подушки зубами изорву, обои ногтями посдираю, стекла
ногами выбью. Не боюсь твоих собак, запросто удеру.
