– Послушай, – неожиданно позвала
больная, – как тебя зовут?
– Люба.
– Много получаешь тут?
– Сто долларов.
Больная соскочила с кровати и подбежала ко
мне.
– Хочешь три тысячи баксов?
– Кто же не хочет, – резонно
ответила я.
– Тогда выведи меня отсюда по-быстрому.
Я отставила тряпку и глянула на девицу.
Красный нос и набухшие веки без слов свидетельствовали, что их хозяйка совсем
недавно безутешно рыдала. Взлохмаченные волосы и бледные, трясущиеся губы. Впрочем,
внешне производит впечатление совершенно здоровой, может, одна из сумасшедших,
о которых предупреждал охранник? На всякий случай я отошла подальше.
– Спаси меня, – лихорадочно
забормотала девчонка, заламывая руки, – помоги убежать.
– Тут что, СИЗО? – изумилась
я. – Вроде больница, дело добровольное, езжай себе домой, коли лечиться
раздумала.
– Здесь хуже, чем тюрьма, –
судорожно забормотала девица, – не выпустят, раз деньги за операцию
заплатили.
Я в изумлении уставилась на нее.
– Мне дали три тысячи баксов за ногу. Все
тебе отдам, только выручи.
– Люди врачам платят, а у вас наоборот…
– Господи, – шепотом запричитала
девчонка, – тут Алке, что со мной приехала, ногу уже позавчера отрезали,
как она орала, когда наркоз отошел. Господи! А сейчас плохо ей совсем,
возможно, умрет…
– Может, нельзя было конечность
оставить, – осторожно пошла я на контакт, – гангрена небось или
саркома!
– Да нет, – снова шепотом крикнула
девчонка, – она ее продала, как и я. А теперь боюсь, боюсь, да не понять
тебе!
И правда, непонятно, ну ладно почка или глаз,
теоретически можно представить, как такой орган пересаживают другому, но нога?
– Боже, боже, – не останавливалась
девушка, – ты мой последний шанс, с утра Нина приходила, сказала, завтра
операция. После ужина обколют транквилизаторами, и прощай!
– Какая Нина? – отреагировала я на
знакомое имя.
– Да та, кому ногу продала, ой,
рассказывать все времени нет.
– Что я тебя, в ведре унесу?
– Давай халат и косынку, прикинусь
уборщицей.
Ну хитрюга! Сама ускачет, а несчастной
санитарке вломят по первое число.
Я подошла к тумбочке и вылила всю нетронутую
тарелку с супом на кровать.
– Ты чего? – изумилась больная.
– Молчи, если хочешь убежать. Сиди
спокойно, сейчас вернусь.
Охранник уставился на меня взглядом змеи.
– Убралась? Быстренько.
Я протянула ему одну из полученных
пятидесятирублевых купюр и прикинулась окончательной деревенщиной:
– Не побрезгуйте, дяденька!
Секьюрити секунду смотрел на бумажку, потом
расхохотался:
– Оставь себе, заработала. Но то, что
поделиться хотела, – ценю. Ладно, ступай, замолвлю за тебя словечко.
– Сейчас вернусь.
– Зачем? – посерьезнел охранник.
– Больная из 20-й суп пролила, просила
белье сменить.
Мужик молча пошел в конец коридора, потом
заглянул в палату и дал добро.
– Давай беги, одна нога здесь, другая
там.
Я понеслась вниз. В каморке стояла каталка с
большим мешком, набитым грязными простынями, она-то мне и нужна. Буквально
через три минуты я вкатила ее в палату. Девчонка, нервно кусая губы, металась
перед окном.
– Что это?
Не отвечая, я вывалила из мешка окровавленные
простыни. Порывшись, нашла относительно чистый пододеяльник и ловко переменила
белье. Из оставшегося сформировала некое подобие человеческой фигуры и прикрыла
одеялом. Получилось крайне правдоподобно – больная спит, накрывшись с головой:
может, ей свет мешает или холодно!
Растопырив на каталке пустой грязный мешок,
велела:
– Лезь!
Понятливая девица ужом юркнула внутрь, я
воткнула туда же испачканное супом постельное белье. Оно высовывалось из
горловины, демонстрируя, что мешок набит грязным бельем.
Кряхтя, повезла тяжелую тележку по коридору.
Испуганная девчонка вела себя идеально, лежала неподвижно.
– Ну и дурочка, – ласково укорил
секьюрити, наблюдая, как я пытаюсь затолкать сооружение в лифт, – в другой
раз просто сними грязь да унеси, виданное ли дело, такую тележку ради одной
смены переть!
Чувствуя, как по спине бегут капли пота, я
доехала до парадного входа и нарвалась на другого охранника.
– С ума сошла, – заорал он, – к
заднему выходу давай, тут только для больных.
Пришлось разворачиваться и вновь пересекать
холл. У черного входа стояло несколько каталок с точно такими же узлами. Я
подергала дверь – заперто. Наклонившись к мешку, велела:
– Лежи смирно, не бойся, сейчас вернусь.
В каморке надела вновь часы, серьги и кольца,
бросила в шкафчик халат и помчалась назад. Девчонка, кряхтя, вылезла из мешка.
– Чуть не задохнулась, –
пожаловалась она.
Я надела на нее свою куртку, и, изображая
посетительниц, мы двинулись к выходу.
Глава 21
«Вольво» мирно стоял у забора, довольно далеко
от проходной. Увидав, как я отпираю переднюю дверь машины, девчонка напряглась,
потом развернулась и понеслась по дороге. Я не торопясь села за руль. Никуда не
денется – шоссе прямое как стрела, а по бокам глубокие, наполненные жидкой
ноябрьской грязью овраги.
Догнав споро бегущую дурочку, я приоткрыла
окно и крикнула:
– Ну ты даешь, обещала три тысячи, а
теперь удираешь в моей куртке!
– Нужны тебе мои деньги, –
огрызнулась девчонка, не останавливаясь.
– До Москвы бежать будешь? – усмехнулась
я. – Давай, давай, погляжу, на сколько твоей спортивной закалки хватит.
Минут через пять, тяжело дыша, беглянка
остановилась и затравленно пробормотала:
– Ладно, твоя взяла, делай со мной что
хочешь, только Нинке не отдавай, лучше сразу убей.
