Небось дерет взятки с родственников
заключенных, на милицейскую зарплату подобный кабриолет не приобрести. Мы
начали прощаться и раскланиваться, и тут у проходной затормозил «воронок».
Конвойный позвонил у ворот. Решетки раздвинулись, «зек» медленно вкатил на
охраняемую территорию. Спустя минут пять, когда я уже заводила мотор, в воротах
распахнулась калитка, и пожилой милиционер крикнул:
– Феликс Михайлович!
Улыбнувшись на прощание, начальник пошел на
зов. В открытую калитку стало видно, как от грузовика отходят несколько только
что привезенных заключенных. Последний двигался как-то боком, неловко
размахивая левой рукой. Калитка захлопнулась. Я поехала в Москву. Кто из моих
знакомых ходит точно так же, словно его попа пытается обогнать ноги? Что-то
знакомое было в этом уголовнике.
Глава 19
Весь Птичий можно изъездить за четверть часа.
Поэтому на дорогу до дома улыбчивого Феликса Михайловича потратила буквально
пять минут. Небольшое здание из светлого кирпича, дверь заперта, у входа
домофон. Прогресс добрался и до Птичьего.
Я принялась накручивать колесики, наконец
раздался дребезжащий голос:
– Да.
– «Скорая помощь».
Дверь немедленно отворилась. Давно заметила,
что доктора люди моментально впускают внутрь. Попробуйте назваться работником
коммунальных служб или даже милиционером – измучают вопросами, перед врачами
рушатся все запоры.
В подъезде неожиданно оказалось светло и
чисто. В довольно просторном холле, у письменного стола мирно читал газету
мужик лет шестидесяти, крепкий, с характерным лицом отставного военного. Прямо
за ним начиналась устланная красной ковровой дорожкой лестница. Лифта в
пятиэтажке, очевидно, не было.
– Вы к кому? – осведомился лифтер.
Стараясь улыбаться как можно более
приветливее, я вытащила удостоверение и пояснила:
– Открываем в Птичьем корпункт НТВ, хотим
снять квартиру, в мэрии сказали, что ваш дом самый комфортабельный.
– Это верно, – согласился секьюрити.
Тут в глубине холла распахнулась дверь, и
вышла девушка лет двадцати. Значит, в здании все же есть лифт.
– Здравствуйте, Федор Степанович, –
сказала она.
– Добрый день, Светочка, – ласково
ответил дежурный, – что так легко оделась, на улице совсем холодно.
– Ну да? – удивилась женщина и,
подойдя к окну, принялась обозревать пустынную улицу. Федор Степанович
повернулся ко мне.
– Телевидение уважаю, а ваше НТВ в особенности,
мне там такая черненькая нравится, остроносенькая, новости читает…
– Миткова?
– Она и сама красавица, и говорит
складно. А дом наш и правда лучший, элита живет, начальство. Только квартир
никто не сдает, и не ищите.
На столе зазвонил телефон. Лифтер поднял
трубку и потом пошел к подъемнику. Светочка оторвалась от окна и робко
спросила:
– Вы с телевидения?
– Да, НТВ, хотели в вашем доме корпункт
обосновать, да, видно, не судьба.
– А как к вам на работу попадают?
– По-разному. Кто сам пришел, кого знакомые
привели…
– Ну, чтобы сам, небось неправда, –
протянула девушка, – всю жизнь мечтала в телевизоре работать.
Я вздохнула: в телевизоре можно работать
только тогда, когда снимаешь заднюю стенку аппарата и копаешься во
внутренностях этого прибора.
– Слушайте, – продолжала
Светочка, – а если подскажу, к кому обратиться, чтоб в нашем доме квартиру
снять, поможете мне, познакомите с нужными людьми?
Тут распахнулась дверь лифта, и Федор
Степанович вывез коляску.
– Пойдемте, – шепнула
девушка, – тут недалеко есть одно место, посидим поговорим. – Она
завела меня в небольшое кафе и, лихо закурив «Мальборо», сообщила: – Феликс
Михайлович Самохвалов коттедж построил прямо на выезде из города. Из красного
кирпича, с башенкой. Так он моей маме сказал, что квартиру сдавать хочет. Могу
вас к нему отвезти.
– Так у него, наверное, семья есть?
– Дочь Нина, взрослая уже.
– Вот видите, – прикинулась я
разочарованной, – скорей всего захочет отдельно от родителей жить,
квартира ей и достанется.
– Да нет, – отмахнулась
Света, – Нинка в Москве учится, сюда не показывается.
– Совсем не приезжает?
– С лета не видела.
– Может, просто не замечаете.
– Дом углом стоит, из моей комнаты ее
окно видно, так там даже занавески с августа ни разу не раздернули. К тому же
мы в хороших отношениях. Нинка в июле на несколько дней прикатила и сразу ко
мне, похвастаться новой машиной. Ну да и понятно, отец ей небось денег сколько
хочешь дает, – откровенничала девица.
Я пообещала подумать над ее предложением и
поехала в Москву. На выезде из Птичьего притормозила и оглядела огромный
двухэтажный дом из огнеупорного кирпича. Похоже, совсем готов, окна застеклены,
и даже в саду заасфальтированы дорожки. Интересно, откуда у милейшего Феликса
Михайловича такие средства? Хотя понятно откуда. В колонию попадают разные
люди, а жить по-человечески хочется везде. Насколько знаю, отправить лишнюю
продуктовую передачу в Бутырской тюрьме стоит сто долларов. А в колонии
возможностей больше – свидание продолжительностью три дня, отпуск домой,
отправка на поселение, – и за все можно получить приличную мзду. Так что
источник финансового благополучия известен. Мне важно другое – Нина тут не
показывалась и Базиля не привозила.
Тучи слегка раздвинулись, небо немного
просветлело, зато крепко похолодало. Я включила печку на полную мощность и
понеслась по шоссе, стараясь крепче держаться за руль. Восемьдесят километров в
час – страшная скорость. Вожу уже пять лет и даже научилась парковать «Вольво»
задом, но предпочитаю ездить не слишком быстро, редко спидометр показывает
больше шестидесяти. И никак не могу отвыкнуть от дурацкой привычки тянуть изо
всех сил на себя руль во время торможения. Ехидный Аркадий советует при этом
обязательно приговаривать «тпру, лошадка». Но я стараюсь не обращать внимания
на колкости, ну не все же рождаются с ключом от зажигания в руке.
После сонного Птичьего Москва показалась
особенно шумной. Естественно, при въезде на Волоколамку попала в огромную
пробку и проскучала в толпе автомобилей, двигаясь вперед черепашьим шагом.
Возле метро «Аэропорт» притормозила. Пойду пешком на ту сторону Ленинградского
проспекта и посмотрю, может, Нина приехала?
