Глава 14
Деревня Горловка располагалась, как и говорила
Сюзи, в сорока километрах от Москвы. Я довольно быстро добралась до нужного
места по шоссе, потом еще какое-то время «Вольво» подпрыгивал на ухабах
проселочной дороги, и передо мной возникла маленькая, узенькая и весьма грязная
речка. Единственный мостик представлял собой несколько полусгнивших бревнышек.
Нечего было и думать о том, чтобы переехать его на машине. Вдали, на пригорке,
виднелись избушки – это и была Горловка.
Вздохнув, я заперла машину и пошла по шаткому
сооружению. Гнилые деревяшки угрожающе подрагивали. Интересно, как заезжают в
этот населенный пункт местные жители? Ведь привозят же им хлеб, продукты,
почту, наконец.
Но, уже оказавшись на окраине деревни, поняла:
Горловка брошена или почти брошена. На узенькой улочке стоял с десяток домов –
покосившихся и почерневших, окруженных поваленными заборчиками. Избы смотрели
на свет выбитыми окнами, двери были нараспашку. Не лаяли собаки, не кричали
дети, не кудахтали куры. Только один дом, самый последний, выглядел жилым. Во
дворе на веревке моталась пара тряпок, а дверь украшал пудовый ржавый замок. Я
потрогала его руками и вздохнула. Может, хозяин здесь, просто поехал за
продуктами? Подожду немного, а пока осмотрю окрестности.
Дорога пошла вниз и запетляла в лесу. Я
медленно шла по тропинке, вдыхая терпкие осенние запахи. День стоял непривычно
теплый и сухой, такие, как правило, выдаются в начале октября. Внезапно ели
расступились, и перед глазами предстал двухэтажный заброшенный дом, явно бывшая
барская усадьба. Над входной дверью висела вверх ногами вывеска – «Летняя дача
детского сада ь 2456».
Все ясно: в советские времена многие детские
учреждения вывозили своих воспитанников в Подмосковье. Настоящее спасение для
работающих родителей и одиноких матерей. Стоило копейки, и ребенок весь день
присмотрен, накормлен и на воздухе. С приходом дикого капитализма институт
детского отдыха тихо начал отмирать, и передо мной одна из таких заброшенных
дач.
Внутри оказалось несколько просторных комнат,
огромный зал, кухня, ванная, но мебели нет, и обои повисли клоками…
Я вышла через заднюю дверь, прошла еще немного
берегом реки и наткнулась на кладбище. Безжалостное осеннее солнце освещало
заброшенные могилы. Человеку свойственно не думать о смерти, но если уж все
равно похоронят, так лучше здесь – в полной тишине, над рекой, под деревьями,
где поют птицы…
Я толкнула ржавую калитку и вошла внутрь.
Погост делился на две части – в одной несколько замечательных мраморных
памятников, в другой – простые деревянные и железные кресты.
Первое надгробие представляло собой фигуру
коленопреклоненного ангела. «Гликерия Корзинкина, урожденная Рокотова,
1836–1901 гг., Федор Корзинкин 1829–1900 гг.». Бог мой, это же предки Базиля!
Следующая могила принадлежала Михаилу и Варваре Корзинкиным, рядом детские
захоронения – младенец Петр и отроковица Анна, в самом углу Дормидонт и
Прасковья Корзинкины, скончавшиеся аж в 1856-м и 1861-м годах.
На второй территории масса мелких холмиков, на
крестах разные фамилии, последний раз тут хоронили в 1986 году – Авдотью
Козлову. Прожила бабуля большую жизнь, родилась в 1906 году. В самом конце
стоял обычный, уже почерневший деревянный крест. Я с трудом разобрала буквы.
«Господи, упокой с миром невинно убиенных Андрея, Марию и Трофима Корзинкиных,
1917 год». Значит, тут покоятся прадедушка и прабабушка Базиля, родители его
деда Николая, убитые восставшими крестьянами! Где же могилка младенца Земцова,
в которой якобы спрятан клад?
Я вновь вернулась на «богатую» территорию и
стала осматриваться. В левом углу за оградой еще какой-то холм. Я перелезла
через изгородь и увидела небольшой каменный обелиск – «Прости, господи, нашей
дочери грех самоубийства. Анастасия Корзинкина 16 лет, младенец Земцов».
Бедная девочка! Небось забеременела незамужняя
и не снесла позора – убила себя и незаконнорожденного сына, вот почему могилка
за оградой и креста нет. Но где камень, который требуется повернуть?
Я излазила весь холм, никаких камней нет и в
помине, только небольшой, примерно метровый обелиск. Может, его и имел в виду
умирающий дед?
Памятник из белого, слегка потемневшего
мрамора стоял намертво. Я дергала неподатливый кусок, пыталась расшатать – все
без толку. Через полчаса зряшных усилий решила присесть на небольшую, слегка
расколотую мраморную скамеечку и закурить. Привычный вкус «Голуаз» успокоил
нервы, и захотелось пить. Солнце светило ярко, щедро освещая кладбищенский
пейзаж. В траве, все еще высокой и, несмотря на ноябрь, почему-то зеленой,
блестел какой-то предмет. Я присела на корточки и подняла золотую зажигалку
«Ронсон» с выгравированной буквой «В». Так, Базиль приезжал сюда. Симпатичную
безделушку Зайка подарила Корзинкину на это Рождество, обозначив на ней первую
букву его имени «Basil». Значит, он тоже сидел на скамеечке и скорей всего
зачем-то наклонился, вот плоская, маленькая штучка и выпала из кармана.
Я принялась внимательно осматривать низ
скамейки, пальцы ощупывали «ногу», вдруг именно ее надо повернуть? Внезапно под
руками что-то продавилось, раздался тихий скрип, и обелиск слегка отъехал. Я
разинула рот. Вот оно что! В скамеечке скрыт механизм, отодвигающий камень, а я
случайно нащупала «кнопку» – один из мраморных кирпичиков, на который просто
требовалось нажать.
Подойдя к тайнику, заглянула внутрь.
Небольшая, аккуратно отделанная ниша, абсолютно сухая, без признаков паутины.
Ясно, что Корзинкин приезжал на кладбище, скорей всего нашел клад. Дедушка прав
– такую «хованку» трудно обнаружить случайно. Я вот знала, где искать, да и то
сразу не догадалась!
Обратный путь в деревню показался
необыкновенно длинным, и, когда вновь возник заброшенный детский сад, я слегка
притормозила и с грустью поглядела на выбитые окна. Значит, вот оно, родовое
гнездо Корзинкиных, милый отчий дом, знававший веселье свадеб и грусть похорон…
Стоит никому не нужный и умирающий, впрочем, как и сам род Корзинкиных. У
Сюзетты и Базиля детей нет, и скоро ветвь засохнет.
В деревне за время моего отсутствия не
произошло никаких изменений, та же мертвенная тишина, только с двери кажущегося
жилым дома пропал замок и поубавилось тряпок на веревке.
Я взобралась на покосившееся крылечко и
крикнула:
– Есть кто дома?
– Входи, не заперто, – отозвался
бодрый мужской голос.
Я вошла в просторную кухню. Спиной к двери
стоял одетый в какую-то рванину мужик. В руках он держал ухват и орудовал им в
огромной русской печи.
– Здравствуйте, – пробормотала я.
