— Такая уж у тебя доверчивая натура, — бросила Бет, нисколько не испугавшись его насупленных бровей.
— Иногда так может показаться. Кое-чему я уже научился, да и ты не без опыта.
Она собралась было возразить, но он закрыл ей ладонью рот и предупредил:
— Замолчи и слушай, что я тебе скажу. Уложив ее на подушку, он повесил на дверь табличку «Не беспокоить», швырнул на пол цветы Элли и записку Уильяма и растянулся на кровати, заложив руки за голову, невзирая на ее протесты.
— Я пытался разгадать твое поведение с тех пор, как ты выдала эту дурацкую идею раздельной жизни.
— Это было самое разумное из всего, что я когда-либо предлагала. — Все равно рот он ей не завяжет. Ей хотелось, чтобы он убрался с ее постели. — Ты месяцами ко мне не приближался. Ты интересовался мной не больше, чем деревяшкой или предметом мебели. — Она гневно взглянула на него, потом снова уставилась в потолок, сжав руки под грудью. Нет, все не кончилось, все только начинается!
— Я же объяснил почему! — Первый раз за все время в его голосе послышалась усталость. Сердце Бет замерло. — Если бы ты знала, каким я чувствовал себя виноватым, то не спрашивала бы почему.
Не важно, как он себя вел, не важно, что Занна всегда была для него на первом месте. Главное, что сейчас он говорил искренне. Бет не могла ошибиться: в его голосе была боль, когда он говорил о том, как чувствовал себя в те ужасные месяцы после аварии. Язвительный тон только мешал, поэтому Бет произнесла искренне:
— Откуда мне было знать, если ты сам мне не сказал? Если это тебе поможет, то я тоже чувствовала вину. Ты женился на мне, чтобы иметь детей — по крайней мере это было главной причиной. А я не сумела. А когда мне сказали, что я не способна снова забеременеть, это для меня было равносильно краху.
Он повернулся на постели и заглянул ей в лицо.
— Тебе надо было поговорить со мной. Мы бы все выяснили. Нам обоим надо было поговорить. Просто все обсудить. — Взгляд его потеплел, он прижался губами к ее обнажившемуся плечу.
Бет почувствовала себя совсем беспомощной. Все шло не так, как она предполагала. Вся их конфронтация происходила от недостатка общения. Если бы они вовремя поговорили, то можно было бы решить все проблемы.
Но теперь уже поздно, возврата к прошлому нет. Он приподнялся на локте так, чтобы его глаза были вровень с ее, и очень спокойно произнес:
— Я все пытался понять твое поведение, но мне это не удавалось. По крайней мере пока ты не выступила со своей истеричной речью тогда, в машине.
— Истеричной? — Бет вздрогнула, как от удара. — У меня не было никакой истерики, просто я боялась, что ребенок родится прежде, чем мы доберемся до больницы.
— По правде говоря, ты боялась не только этого! Я уже начал сомневаться в своих собственных поступках.
Бет улыбнулась, но вдруг поняла, что муж говорит совершенно серьезно. И тоже боится. Она тихо вздохнула, почувствовав себя маленькой и одинокой, несмотря на спящего рядом ребенка. Чарльз продолжал:
— Я все понял, только когда ты выдала эту чепуху, насчет того, что Гарри — мой сын. Скажи мне, что именно ты подслушала тогда, в июне?
Чепуху? Сердце Бет подпрыгнуло и упало, застучав тяжело и глухо. Она все слышала, и никаким иным образом этого не перетолкуешь. Нечего и пытаться.
Бет облизнула пересохшие губы и прошептала:
— Она называла тебя «милый».
— И это все? Она всех зовет «милый». — Он снова повернулся на спину и закрыл глаза, словно ему было скучно. Бет со злостью толкнула его под ребро.
— Ну уж нет, далеко не всех, и ты прекрасно это знаешь!
Бет резко откинулась на подушки, при этом кровать издала скрежет потревоженных пружин. Младенец Чарльз Айдэн Джон слабо запротестовал.
— Ну что же, продолжай, — пробормотал Чарльз.
— Не думаю, что сейчас подходящее время, чтобы обсуждать, почему наш брак развалился. — Голос Бет звучал агрессивно, ей не хотелось расстраиваться. Во всяком случае, не сейчас. Потом, может быть, позже. Завтра. Но не сейчас.
Чарльз снова повернулся к ней. Его взгляд задержался на спящем ребенке, потом поднялся к ее чувственно припухшим губам и мечтательным зеленым глазам. И он хрипло произнес:
— О Господи! Кажется, я ревную к собственному сыну. — Затем продолжал: — Когда ты нашла ту работу, во Франции, и сказала мне, что хочешь развода, мне показалось, что я схожу с ума. Все и так складывалось плохо: я знал, как ты хотела иметь детей. Думаю, именно поэтому ты согласилась выйти за меня замуж.
— Ты тоже говорил, что хочешь детей. Целые орды, чтобы заполонить ими Южный Парк, — напомнила Бет, но он протестующе поднял руку.
— Только потому, что знал, насколько ты проницательна. Я хотел тебя, только тебя. Если бы ты подарила мне детей — прекрасно, но если нет — то я не слишком бы горевал, поверь, — сухо ответил Чарльз. — Я думал, что приезд в наш дом маленького Гарри был последней каплей, и ты не выдержала. Я чувствовал себя в ответе за то, что ты потеряла своего ребенка. И, насколько мы знали, потеряла возможность иметь детей. Мне хотелось, чтобы ты верила, что у тебя еще будут дети, больше для твоего спокойствия, чем для того, чтобы успокоить собственную совесть. Я видел, что присутствие Гарри причиняет тебе боль. Пойми, я не мог приласкать тебя. Отчасти потому, что чувствовал себя виноватым, но еще и потому, что знал, что, если мы будем спать вместе, я не смогу сдерживаться. Я думал, тебе нужно время, чтобы прийти в себя, самой осознать случившееся.
Она внимала тому, что он хочет ее, и только ее, и позволяла этим словам проникать в свою душу подобно бальзаму. Он говорил, что старался сделать, как ей удобнее, надеялся, что если она поверит, то сможет иметь детей. Но то, как он упомянул собственного сына, сразу вернуло ее к действительности. Конечно, присутствие Гарри уязвляло и огорчало ее.
— Мне было больно потому, что Гарри — твой сын, — отрезала Бет, чувствуя, как ее душой снова овладевает одиночество. — Я слышала, как Занна назвала его «наш сын» и сказала, что вернулась потому, что мальчику нужен отец. Она сказала тебе, что знает, что нашей семейной жизни пришел конец. Только ты мог сказать ей об этом. Я видела вас вдвоем в ту ночь, в детской, а миссис Пенни сказала, что мальчик — вылитый ты, а оно так и есть и…
— Миссис Пенни всегда совала нос не в свои дела, — прервал ее Чарльз и стер рукой слезы, бегущие из-под ее сомкнутых век. — Не страдай так, любовь моя. Не надо. Ведь ты любишь меня, правда?
В его голосе явственно слышалось удовлетворение. Она кивнула, слишком взволнованная, чтобы говорить или чтобы думать о гордости, столь важной для нее в последнее время.
Он забрал из ее рук спящего ребенка и бережно уложил его в колыбель. Потом присел на постель, обнял ее и прошептал:
— Я сам об этом догадался, наблюдая за тобой, пока ты носила в себе нашего сына и наследника. Из того, что ты мне сказала, я понял, что ты не могла слышать весь разговор, как я думал раньше. Если бы ты его слышала, то поняла бы, что Гарри — сын Джеймса, а не мой. Ты ушла потому, что решила, что Занна вернулась ко мне вместе с нашим сыном и я хочу избавиться от тебя.
