Андрей вопросительно посмотрел на Гаптена. Я тоже перевел свой взгляд на него.
– Да. Это единственное разумное объяснение… – развел руками Гаптен.
– А теперь, Анхель, ответь мне на один вопрос, – Андрей снова внимательно посмотрел мне в глаза. – Ты ведь что-то почувствовал, войдя сюда? Что-то особенное? Необычное?
– Я?.. – я задумался, словно и не помнил, что случилось со мной еще минуту назад. – Да!
Я вспомнил. Я пережил ощущение, словно оказался в раю.
– Мне показалось, что там рай, – я показал на экран.
– Синхронистичность, – уверенно сказал Гаптен. – И Анхель, и Данила – они чувствуют, что там происходит. Какая-то сила их туда затягивает.
Мне вдруг стало смешно, забавно. Они так серьезно об этом рассуждали… Но ведь это возможно только в пространстве сновидений. Этого не может быть в реальном мире. Я посмотрел на экран. Там по-прежнему был рай – удивительный, прекрасный, завораживающий.
– Анхель! Анхель! Анхель! – испуганные голоса Гаптена и Андрея звали меня.
Я улыбнулся. Звук их голосов шел откуда-то сверху, словно через множество слоев плотной ваты…
Пролог
«Подойдя к дверце, она обнаружила, что забыла золотой ключик на столе, а вернувшись к столу, поняла, что ей теперь до него не дотянуться. Сквозь стекло она ясно видела снизу лежащий на столе ключик. Она попыталась взобраться на стол по стеклянной ножке, но ножка была очень скользкая».
Льюис Кэрролл, написавший эти строки о своей Алисе, на протяжении всей книги играет с нами в одну и ту же игру. Он разыгрывает сон.
В этом сне мы всегда меньше нужного или слишком велики, чтобы попасть туда, куда нам хочется. Войти в двери нельзя, потому что не известно как. Прекратить пить чай невозможно – по столь же нелепой причине (якобы что-то случилось со временем!). Сыграть в крокет и вовсе нет никакой возможности – фламинго берегут голову. А как же в крокете без молотка? И даже если нам вдруг вздумается отрубить Чеширскому Коту голову – все равно ничего не получится – ведь кроме головы у него ничего нет.
Если все в этом «сне» поменять на реальные события – несоответствующие размеры на деньги, закрытые двери на духовное пробуждение, бесконечное чаепитие на рутину быта, абсурдный крокет на самосовершенствование, а голову Чеширского Кота на голос совести, то получится реальная жизнь. «У нас, – говорит Королева из „Зазеркалья“, – если вы бежите во весь опор, то попадаете в то же самое место. А если хотите добраться куда-нибудь еще, нужно бежать по крайней мере вдвое быстрее!»
Льюис Кэрролл рассказывает нам сон. Но на самом деле, все в этом сне – чистая правда. Приключение Алисы, которое поначалу казалось прекрасным и удивительным, постепенно превращается в ужасное и чудовищное. Алиса раз за разом оказывается заложницей обстоятельств. И все больше мечтает быть другой.
«Если бы…» – ее любимые слова. И это она завидует, но не кому-нибудь, а самой себе! «Вот, если бы я была… Вот если бы я умела… Вот, если бы я могла…» Она завидует Алисе, которой не существует в природе! Она завидует себе, которой нет! И так ведь со всякой завистью!
Вместо того чтобы, глядя на красивого, умного и талантливого, становиться красивыми, умными и талантливыми, мы зубоскалим. И бог с ним, с этим зубоскальством! Мы сами не становимся лучше, глядя на прекрасное. Вот беда! Мы упускаем свой шанс…
Но это нужно осознать. И Льюис Кэрролл создает для своей любимой Алисы такую страну, где завидовать, кроме как себе, просто некому. Здесь все несчастны – и короли, и валеты, и кролики, и герцогини. Не позавидуешь и Шивороту, не позавидуешь и Навывороту. Только себе.
И всякий раз в конце сказки Алиса переживает это осознание, перестает заискивать и внутренне освобождается. Она говорит «Нет!» карточным королям. Она говорит «Нет!» шахматным королевам. Она говорит «Нет!» иллюзии, чтобы стать собой.
То, что мы называ ем мечтой, часто на поверку оказывается завистью. Завистью к себе будущим к себе – другим, к себе – таким, каких нет, не существует в природе. И только убив в себе эту зависть, мы обретем себя и сделаем невозможное возможным.
Часть первая
Ранее утро. Солнце купается в океане. Нежно-зеленые воды бухты отражая его лучи, кажутся изумрудными. Далеко-далеко, где-то на линии горизонта, мелькает парус. Небольшой двухэтажный дом стоит прямо на берегу Тихого океана в местечке под названием Потуа. Это предместье Окленда. Окна просторной кухни-столовой выходят в миниатюрный садик. Он как игрушечный – оградка, калитка, несколько розовых кустов и забытое с вечера на поляне плетеное кресло-качалка.
Лора всем телом нависла над мойкой. Горячая проточная вода обжигает дрожащие руки. Больно. Но именно это Лоре сейчас нужно. Пусть вода будет горячее. Еще. Лора медленно поворачивает вентиль с красной отметкой. Хорошо. Боль до бесчувствия, до немоты. Руки стали пунцово-красными, словно подсвеченные изнутри.
Нет, она не будет плакать. Лора прикусит губу и не будет плакать. Нельзя. Ручейки слез предательски побежали по щекам… Нет, она сдержит рыдания, она сможет. Она не закричит. Кран с горячей водой вывернут до отказа. Все нормально. У нее получится. Она знает, что нужно. Нужно взять себя в руки. Все будет хорошо. Лора закрыла глаза.
Зачем она согласилась пойти на эту встречу?! Как нелепо! Зачем?! Но откуда ей было знать?.. Как глупо все вышло! И это ведь ерунда, совпадение. Не может быть. Какая разница, что сказал этот маори? Подумаешь… Это даже смешно. Как она могла умереть?! Что за глупость?! Нет, она жива. Вот – она тут, стоит у мойки. Она жива!
Умерла пять лет назад?.. Нет, она не умерла пять лет назад. Пять лет назад она вышла замуж. Она вышла за Брэда. Она его любит. Брэд ее любит. Она ни о чем не жалеет. Он хороший. Он умный. Немного желчный. Но это характер. Что поделаешь?.. Все хорошо. Мало ли, что сказал этот маори? Этот странный маори – Анитаху.
Лора переступила с ноги на ногу. С одной ватной ноги на другую ватную ногу. От произнесения этого имени, от одного воспоминания, от единственной мысли об этом маори ее ноги становились ватными. Ноющая, неизвестная ей прежде, тянущая, выгибающая боль, скользнув по пояснице, разлилась по спине приятной тяжестью.
– Доброе утро, Лора!
«Брэд!» – звенящим экспрессом пронеслось в голове Лоры.
На внутренней стороне своих век Лора увидела Брэда – белого, как пленки на парном мясе, рыхлого, с отвисшим животом, с бесцветными глазами, спускающегося вниз из спальной в широких трусах и старом, потертом халате.
– Да, дорогой! – Лора развернулась к нему всем корпусом.
Одним движением руки она смахнула слезы и оправила волосы. Взмах тонких ресниц сбросил крошечные соленые капли. Багровые руки спрятались за спиной. Лора чуть подалась вперед и замерла… Металлический кол вонзился ей в спину.
