– Илья, ты главное про смерть пойми. Анхель считает, что тебе не надо об этом знать. Что если ты это поймешь, то всё – сломаешься. Но я по своему опыту сужу. Я в свое время, когда понял, что вот оно – здесь: получите, распишитесь, то и жизнь как-то по-другому увидел. Каждый, наверное, по-своему это переживает, но… Короче, я сказал, что думал. Надо идти. А ты жди врача, я предупрежу там, что ты в медицинской помощи нуждаешься.
Илья снова остался в камере один.
Вчера он так хотел этого – побыть одному.
А сегодня ему мучительно тяжело от воплощения своей мечты.
Все, прямо как по Оскару Уайльду:
«Если боги хотят наказать человека, они исполняют его желания», – подумал Илья.
Тут он вспомнил перепуганные глаза Кати, ее смятение, ее боль.
Ему так захотелось защитить ее, быть с ней. Он подумал о двух странных людях из сна, которые говорили с ним, как с ребенком. И ему захотелось, чтобы с ним так говорили.
* * *
Всю жизнь ИЛЬЯ тащил на себе непомерный груз своей деятельности. Да, его работа была не просто работой, она была именно деятельностью. Всю свою жизнь он что-то кому-то доказывал. Не жил и не чувствовал себя, а только изображал согласие с самим собой. На самом деле, ведь не было этого согласия. Близко не было! Он не знал-то себя толком. А теперь, верно, уже и не узнает никогда. Где уж тут…
Слово «никогда» заставило Илью содрогнуться. Неужели правда, неужели он умрет сегодня. Нет, это как-то странно. Так не бывает. Сейчас жив, а через пару часов – что? Все? И тут он вспомнил мальчика, сбитого его машиной. Его оторопевшие от ужаса глаза, его растерянный взгляд. И голос, тихий, слабый голос: «Как это не вовремя…» Что же он ему ответил тогда? Что?.. Илья силился вспомнить, но не мог.
А мальчик все спрашивал и спрашивал его: «Ты меня убил? Ты?» Илью этот вопрос вывел из себя, он стал раздражаться: «Да какая тебе разница?!» А тот ответил: «Лучше, чтоб ты…» Это показалось тогда Илье глупым, нелепым, легкомысленным. Но сейчас, примеряя эту ситуацию на себя, он вдруг отчетливо понял… Смерть – это кульминация жизни. Важно, каким ты придешь к ней. И то, как умрешь, – это символ.
Кто же это сказал, что счастье человека в том, как умереть? Нет, не так, а: «Счастье пахаря умереть в поле»… Кто же это сказал? Может быть, Сартр? Да, может быть. Или нет, он сам умер за письменным столом, работая над своей книгой, а сказал так кто-то другой. Умереть, занимаясь своим делом. А где было бы хорошо умереть Илье? На бирже? В банке? На производственном совещании на глазах у Ивана Рубинштейна? Нет, все как-то совсем не так. Да и о чем он думает?
Илье вдруг надрывно, до боли захотелось с кем-нибудь поговорить, просто обмолвиться парой слов. Пусть эта беседа не будет долгой, пусть у нее не будет ни цели, ни смысла. Просто пусть она будет. Разговор ни о чем, просто. Просто глаза в глаза, и ничего больше. Ведь важно же в конце концов не то, о чем ты говоришь или что тебе говорят. Важно то, что тебя слушают и ты слушаешь…
Просто две души, разговаривающие ни о чем. О чем они разговаривают? Не зная того сами, они говорят о вечности.
Слезы застилали Илье глаза. Ему вспомнилось одиночество булгаковского Пилата. Нет, ему не нужна была вера. Просто человек, с которым можно было бы перекинуться парой слов. Слово – как молитва, как связующая нить, идущая, подобно Христу по воде, из вечности одного одиночества в вечность другого. Господи, зачем он жил все эти свои тридцать лет?! Как их потратил?!
Он забыл, с кем он последний раз разговаривал. Когда это было? Он ведь не разговаривал уже столько лет! Он думал. Думал – крутил в голове шарабан своих мыслей, и лишь имитировал общение. Деньги, связи, отношения, интересы и снова деньги. Все это было в нем, но не было его самого – Ильи, и не было того, с кем он разговаривал. Да, Илья все это время вел нескончаемую беседу с пустотой, внутри себя самого.
Бесконечный, изматывающий бег мысли по кругу, одиночество и ненависть. Три слагаемых его жизни. Так прошла жизнь…
Ненависть рождалась в нем от боли, от невозможности быть тем, кем он являлся на самом деле. Страх перед смертью каждый день усиливал эту боль и заострял лезвие его ненависти. Илья выбрасывал эту злобу из себя вовне от бессилия, от невозможности вырваться за грань своего одиночества. Только Кирилл когда-то дал ему ощущение, что одиночество преодолимо… Обман восприятия, иллюзия, неправда.
Илью привязало к Кириллу это ощущение, эта мечта. И надо было пережить то, что Илья пережил сейчас, чтобы эта связь, наконец, разорвалась. Страх смерти, ужас одиночества и боль от своей ненависти, от своей неспособности быть искренним, сделали Илью рабом этих отношений. А Кирилл пользовался, питался этой зависимостью и шаг за шагом скармливал душу Ильи все тем же голодным псам – смерти, одиночеству, ненависти.
И вот теперь все встало на свои места. Потому что конец – «финита ля комедия»! Но сколько же в нем нерастраченных чувств, сколько неиспользованных возможностей, сколько бездарно и бессмысленно потраченных лет! А теперь свобода, он ее вдруг почувствовал – в самом конце, в последний день, на краю пропасти… Как теперь исправишь эту ошибку? Нет, не исправить.
* * *
Врач исследовал состояние Ильи подручными средствами – померил пульс, давление, постукал молоточком по коленкам, посветил фонариком в глаза.
– Бросайте прикидываться, – сказал он по завершении своего обследования. – Ничего у вас нет. Может, и есть слабое сотрясение, но лечение тут одно – постельный режим. А с этим у вас здесь проблем не будет. Мне сказали, что лет двадцать… Так что – отоспитесь.
– Послушайте, а есть такое заболевание или травма – «немая гематома»? – спросил его Илья.
– Есть. Редкая штука, – ответил доктор.
– Что значит – «немая»?
– А значит это, дорогой товарищ, что «вскрытие покажет»…
– Спасибо, – ответил Илья.
– За что, спасибо-то? – не понял его доктор.
– Спасибо за то, что поговорили со мной.
Ну, вы прямо как смертник за общение благодарите… – доктор от недоумения даже поправил очки. – Но вы это… так… того… Может, еще оправдают.
Не оправдают, – ответил Илья и улыбнулся.
– Наймете адвокатов… – не закончив этой заученной фразы, доктор задумался. – Я бы перевел вас в больницу, да у меня оснований нет. Извините.
– Да ладно, не важно, – ответил Илья. – Какая разница, где…
– Ну, вы это… прямо… как-то совсем… – недовольно протянул доктор.
Пока врач ждал, что ему откроют дверь и выпустят, Илья спросил у него:
– Это правда, что все смертники за разговор благодарят?
– Сейчас-то смертников нет, – начал объяснять доктор, – мораторий у нас на смертную казнь. А раньше, раньше – да. Часто благодарили. Не знаю, почему. С тоски, наверное.
