Совершенно так же, как с физической нечувствительностью к
половому акту, обстоит дело и с отвращением к половой жизни вообще. Подобное
отвращение, или интенсивное отрицательное отношение ко всему сексуальному,
действительно ощущается некоторыми женщинами, и вот тут как раз уместно было бы
подумать, что рушится наш взгляд, согласно которому сводничество является
всеобщей чертой, вполне тождественной женственности. Женщины, которые склонны к
заболеванию оттого, что им случилось застать двух людей при выполнении полового
акта, несомненно и всегда истерички. Здесь с особенной убедительностью
обнаруживается правильность теории, по которой сводничество является истинной
сущностью женщины, а сексуальность последней подчинена сводничеству, как
отдельный, специальный случай его. Женщина может стать истеричкой не только
благодаря половому насилию, которое было совершенно над ней и от котором она внешним
образом защищается, хотя внутренне и далека от его отрицания, но также и при
взгляде на какую-нибудь пару, совершающую акт совокупления, правда, ей кажется,
что она оценивает этот акт с отрицательной стороны, но прирожденное утверждение
его властно порывается сквозь все наносное и искусственное, сквозь строй
мыслей, привитых и втиснутых в нее внешней средой. При всяком половом общении
других людей она чувствует и себя участницей полового акта.
То же самое можно о «сознании виновности» у истеричек, которое
мы уже подвергли критическому разбору. Абсолютная мегера никогда не чувствует
себя виновной. Женщина, одержимая истерией в легкой степени, испытывает
сознание вины только в присутствии мужчин, что же касается женщины, сильно
страдающей от истерии, то она сознает свою виновность в присутствии того
мужчины, который приобрел безраздельное господство над ее внутренним миром.
Чтобы доказать наличность сознания виновности у женщин, не следует приводить в
виде примера самобичевания флагелланток и кающихся грешниц. С ними мы недалеко
уйдем. Именно крайние формы, которые принимает здесь самонаказание, бросает на
них некоторую тень подозрения. Самобичевание в большинстве случаев указывает
лишь на то, что человек не поднялся над своим поступком, что он не берет его на
себя путем достижения сознания виновности. Это скорее попытка навязать себе
извне раскаяние, которое внутренне ощущается человеком недостаточно интенсивно,
и таким путем, сообщить ему ту силу, какой оно и в настоящее время еще лишено.
Но в чем заключается разница между сознанием виновности
истерички и мужским сознанием, направленным внутрь человека. И как возникают
самоупреки у истерички – все это пункты весьма важные, требующие точного
разграничения. Когда женщина замечает на себе, что сна в каком-то случае
нарушила основы нравственности, то она исправляет свою ошибку, сообразно
предписаниям кодекса, и старается по возможности точнее исполнить их. Она
стремится поставить на место своего безнравственного желания то именно чувство,
которое рекомендуется кодексом для данного случая. Ей не приходит в голову
мысль, что в ней кроется глубокое, внутреннее, постоянное влечение к пороку.
Это ее не ужасает, она не стремится понять внутренние мотивы своего поступка с
тем, чтобы вполне выяснить его содержание и свою истинную роль в данном факте.
Она шаг за шагом приспособляется к требованиям нравственности. Это не
переворот, вытекающий из целого, из идеи а постепенное улучшение от одного
пункта к другому, от случая к случаю. Нравственный характер создается в женщине
отдельными клочками, в мужчине, если он только добр, нравственный поступок
вытекает из нравственного характера. В мужчине весь человек пересоздается одним
обетом. Все, что может совершится, совершается только изнутри, переход к такому
образу мыслей, который единственно в состоянии привести к святости, настоящей,
но не искусственной. Вот почему нравственность женщины непродуктивна. Это
доказывает, что женщина сама безнравственность, ибо только этика созидательна,
она одна – творец вечного в человеке. Потому истеричные женщины не могут быть
истинно гениальными. хотя бы внешним образом могло показаться значительно иначе
(святая Тереза). Гениальность есть высшая доброта, высшая нравственность,
которая всякую границу чувствует, как слабость и вину, как несовершенство и
трусость.
В связи с этим стоит вечно повторяемая и переходящая из уст
в уста ошибка, что женщина обладает религиозным складом души. Женская мистика,
поскольку она выходит за пределы простых суеверий, с одной стороны является
мягко скрытой сексуальностью, как у многих спириток и теософок, отождествление
возлюбленного с божеством было отмечено уже многими писателями, особенно
Мопассаном, в лучшем романе которого Христос принимает в глазах жены банкира
Вольтера черты «Милого друга», после него этой темы коснулся также Герхарт
Гауптман в «Вознесении Ганнеле», с другой стороны эта мистика есть не что иное,
как религиозность мужчины, усвоенная совершенно бессознательно и пассивно
женщиной. Этой религиозности женщина придерживается с тем большей последовательностью,
чем сильнее она противоречит ее истинным потребностям. Возлюбленный иногда
превращается в Спасителя, или наоборот. Спаситель в возлюбленного (как
известно, у многих монахинь). Все великие визионерки, о которых упоминает
история (см. часть I), были истеричками. Самую значительную среди них, святую
Терезу, не без основания называли «ангелом хранителем истеричек». Но если бы
религиозность женщин была бы настоящей, истинной религиозностью, вытекающей из
глубоких основ внутреннего существа, то женщины должны были бы что-нибудь
создать в сфере религиозной мысли, но на самом деле они не проявили никакого
творчества в этом направлении. Меня, вероятно, поймут, если я выражу разницу
между мужским и женским credo в следующих словах: религиозность мужчины есть высшая
вера в себя самого, религиозность женщины есть высшая вера в других.
Остается еще одно только самонаблюдение, которое, как
привыкли думать, развито в необычной степени у истеричек. Но то, что это
самонаблюдение женщины есть не более и не менее, как наблюдение над женщиной со
стороны мужчины, проникшего в самые глубокие основы ее сущности, ясно видно из
того способа, каким Фогт добился самонаблюдения загипнотизированных, продолжая
в широких размерах опыты предпринятые Фрейдом. Посторонняя мужская воля, путем
влияния на загипнотизированную женщину, создает в ней самонаблюдателя, приводя
ее в состояние «систематически суженного бодрствования». Но и вне внушения в
обычной жизни истерички в ней наблюдается только тот мужчина, который насквозь
пропитал ее существо. И поэтому то знание людей, которым обладают женщины,
является результатом того, что они насквозь пропитались правильно понятым ими
мужчиной. В пароксизме истерии исчезает это искусственное самонаблюдение под
напором прорывающейся наружу истинной природы.
Совершенно также обстоит дело и с ясновидением истерических
медиумов, которое несомненно имеет место в действительности, но у которого так
же мало общего с «оккультическим» спиритизмом, как и с гипнотическими
явлениями. Как пациентки Фогта под влиянием энергичной воли внушителя отлично
производили над собою самонаблюдение, так и ясновидящая под давлением грозном
голоса мужчины, который может заставить ее все сделать, приобретает способность
к телепатическим действиям, например, она покорно читает с завязанными глазами
по книге, которую держат на далеком растоянии от нее, в чем я самым
положительным образом убедился в бытность мою в Мюнхене. Дело в том, что в
женщине воля к добру и истине не встречает того сопротивления в лице сильных,
неискоренимых страстей, какое бывает у мужчин. Мужская воля скорее способна
властвовать над женщиной, чем над мужчиной: он может в женщине осуществить
нечто такое, чему в его собственном духовном мире противится целая масса вещей.
