На этом кончается параллель между жестокостью эротики и
жестокостью сексуальности. Любовь есть убийство. Половое влечение отрицает тело
и душу женщины, эротика – опять-таки отрицает душу. Совершенно низменная
сексуальность видит в женщине или аппарат для онанирования, или родильную
машину. По отношению к женщине нельзя совершить более гнусного поступка, как
обвинить ее в бесплодии. Если же какой-нибудь кодекс признает бесплодие женщины
легальным поводом к разводу, то уж, вероятно, более мерзкого пункта в нем найти
нельзя. Высшая эротика беспощадно требует от женщины, чтобы она удовлетворяла
потребности мужчины в обожании, чтобы она дала себя любить самым
беспрепятственным образом, ибо мужчина хочет видеть в ней идеал свой
осуществленным, он хочет вместе с ней создать духовное дитя. Таким образом
любовь антилогична, так как она пренебрегает объективной истиной о женщине и совершенно
отрешается от ее действительной созданности. Любовь, кроме того, жаждет иллюзии
мысли и настойчиво добивается обмана разума. Больше того. Она антиэтична по
отношению к женщине, так как она насильно хочет навязать ей притворство и
обман, полнейшее совпадение ее желаний с желаниями другого, чуждого ей
человека.
Эротика пользуется женщиной в качестве средства умерить и
сократить борьбу сил, она требует от женщины только спустить ту ветвь, по
которой мужчине легче будет взойти на высоту полного искупления.
Я далек от мысли отрицать героическое величие, которое
содержит в себе высшая эротика, культ Мадонны. Как я могу закрывать глаза на
величайшее явление, которое озарено именем Данте! В жизни этого величайшего
почитателя Мадонны лежит такая безграничная, безмерная уступка ценности
женщине, что один только дионисовский размах, с которым он отказался от своей
ценности в пользу женщины, вопреки ее истинной сущности, производит впечатление
чего-то грандиозного. Сколько самоотречения лежит в этом стремлении воплотить
цель всех своих томлений в одном существе, ограниченном земной жизнью, и к тому
же в девушке, которую художник еще девятилетним мальчиком видел всего один раз
и которая, пожалуй, впоследствии превратилась в Ксантиппу или просто в жирную
гусыню! В этом лежит такой явный акт проекции ценностей, выходящих за пределы
временно-ограниченного индивидуума, на женщину, которая сама по себе лишена
всякой ценности, что нелегко также говорить против него. Но значение всякой,.
даже самой утонченной эротики сводится к безнравственности троякого рода:
во-первых, непримиримый эгоизм по отношению к эмпирической личности женщины,
которая представляет из себя средство личного подъема, а потому лишена
самостоятельной жизни; во-вторых, нарушение обязанностей по отношению к самому
себе, бегство от себя, бегство ценности в чуждую ей страну, жажда искупления, а
потому трусость, слабость, отсутствие достоинства, какое-то отсутствие
героизма; наконец, в-третьих, боязнь истины, которая не мирится с любовью,
хлестко бьет ее по лицу, которой боится любовь, так как она стоит на самом пути
к искуплению.
Безнравственность последнего рода окончательно не дает
возможности выяснить истинную сущность женщины. Она обходит женщину, так что мы
никогда не в состоянии будем придти к тому заключению, что женщина сама по себе
лишена всякой ценности. Мадонна – создание мужчины. Нет ничего, что ей
соответствовало бы в действительности. Культ Мадонны нельзя признать
нравственным, так как он закрывает глаза на действительность, так как любящий
обманывает им самого себя. Культ Мадонны, о котором я говорю, этот культ
великого художника является во всех отношениях пересозданием женщины, которое
возможно только тогда, когда мы окончательно отрешимся от эмпирической
реальности женщин. Интроекция совершается соответственно красоте тела и потому
она не может осуществить свою цель на женщине, которая резко противоречит
символу красоты.
Цель такого пересоздания женщины или потребность, в которой
берет свое начало любовь, мы уже в достаточной степени выяснили. Эта
потребность является основной причиной того, что люди тщательно закрывают уши,
когда им говорят что-нибудь не в пользу женщины. Люди охотно клянутся в женской
«стыдливости», восхищаются ее «состраданием», они склонны признать отменно
нравственное явление в том, что девица потупляет взоры. Но они никогда вместе с
этой ложью не откажутся от возможности обращаться с женщиной, как средством для
целей их собственных высших подъемов, они никогда не закроют этого пути к
своему искуплению.
В этом уже заключается ответ на поставленный нами в начале
этой главы вопрос, каковы те мотивы, в силу которых люди так сильно уверовали в
женскую добродетель. Мужчина не хочет отказаться от того, чтобы превратить
женщину в сосуд для его собственном совершенства, чтобы видеть в ней эту идею
вполне реализованной, ибо ему тогда легче будет с помощью женщины, вознесенной
до степени носительницы высших ценностей, реализовать свое духовное дитя, свое
лучшее «я». Недаром состояние влюбленного носит в себе все черты сходства с
состоянием творца. Им обоим свойственно исключительное благоволение ко всему,
что живет, им чуждо понимание всех мелких конкретных ценностей, а потому они
кажутся столь странными и смешными какому-нибудь филистеру, вся реальность
которого исчерпывается именно этими мелочами материальной жизни.
Великий эротик – гений, и всякий гений в основе своей
эротичен даже в том случае, когда его любовь к ценности, т.е. к вечности, к
мировому целому не сосредоточилась в телесной оболочке какой-нибудь женщины.
Отношение нашего «я» к миру, отношение субъекта к объекту уже является в
некоторой степени повторением, в более высокой и широкой сфере, отношения
мужчины к женщине, или, вернее, последний есть частный случай первого. Подобно
тому, как комплекс ощущений превращается в объект, но при содействии субъекта и
из последнего точно так же женщина опыта, как реальное существо, уничтожается
женщиной эротики. Жажда познания есть мечтательная любовь к вещам, в которых
человек всегда и вечно находит только самого себя. Совершенно то же и с
любовью. Человек любящий впервые создает предмет своей любви, в тесном смысле
слова, и открывает в нем всегда свою собственную глубочайшую сущность. Так
превращается любовь в параболу для любящего: она стоит в фокусе параболы,
сопряженном с бесконечностью…
Спрашивается, кому знакома подобная любовь: известно ли
только мужчине сверхполовое отношение, или женщина также способна к высшей
любви. Попытаемся как-нибудь в сфере опыта найти ответ на этот вопрос,
независимо от всех найденных положений и даже вне их влияния. Опыт же самым
недвусмысленным образом показывает, что Ж (оставим в стороне одно кажущееся
исключение) только сексуальна. Женщины хотят или полового акта, или ребенка (во
всяком случае, они хотят выйти замуж). «Любовная лирика» современных женщин не
только лишена всякой эротики, но она в высшей степени чувственна. Всего только
короткое время прошло с тех пор, как женщины решили выступать с подобными
произведениями, но они уже успели в этой сфере проявить такую смелость, на
которую еще не дерзал ни один мужнина до них. Их произведения вполне могут
удовлетворить самым алчным ожиданиям, таким, например, которые будят в нас
«чтения для холостяков». Здесь и намека нет на целомудренное, чистое влечение,
которое любящий человек так боится осквернить своей собственной близостью,
Здесь речь идет о буйном оргазме и диком сладострастии, а потому эта
литература, по-видимому, могла бы лучше всего показать, что природа женщины
сексуальна, но не эротична. Только любовь создает красоту. Имеют ли женщины
какое-нибудь отношение к красоте? Выражение столь употребительное среди женщин:
«ах, к чему мужчине быть красивым?» – не фраза. Если женщина просит у мужчины
совета, какие цвета лучше идут к ее платью, то это не лесть, которая рассчитана
на его тщеславие. Она сама не в состоянии подобрать цвета, чтобы они
производили впечатление чего-то красивого, эстетического. Там, где недостаточен
простой вкус, а необходимо тонкое чувство, женщина не может обойтись без помощи
мужчины, даже в вопросах своего туалета. Будь у женщины какое-нибудь чувство
красоты, обладай она в глубине своего внутреннего духовного мира изначальным
мерилом красоты, она бы не требовала от мужчины вечных уверений ее в том, что
она прекрасна.
