Итак, проституция есть явление, свойственное исключительно
человеку. Животные и растения абсолютно аморальны. Они никакого отношения к
антиморальному не имеют, а потому им знакомо только явление материнства. Таким
образом в этом скрывается одна из глубочайших тайн сущности и происхождения
человека. Тут пора внести поправку в найденные нами положения, поправку,
которая мне кажется все более необходимой по мере дальнейшего углубления в
природу разбираемого вопроса: проституция является такой же возможностью для
всех женщин, как и физическое материнство. В ней, пожалуй, следует видеть
нечто, свойственное каждой женщине, как бы ингредиент всякого животного
материнства10. Наконец, она является чем-то соответствующим тем особым
качествам женщины, благодаря которым мужчина представляет из себя нечто больше,
чем животный самец. В связи с антиморальным элементом в мужской природе, к нему
здесь присоединился новый факт, связанный с простым материнством животного.
Этот факт ведет к самому глубокому различию, которое лежит между
женщиной-человеком и самкой-животным. То исключительное значение для мужчины,
которое могла бы приобрести женщина, как проститутка, послужит предметом нашего
разговора в конце всего труда. Происхождение и основная причина проституции до
сих пор еще остается и, пожалуй, останется навсегда глубокой загадкой.
В этом исследовании, которое сильно растянулось, но не
исчерпало, даже не задело всех явлений, лежащих в сфере разбираемого вопроса, я
меньше всего думал выставить проститутку в качестве идеала женщины, что весьма
откровенно сделали некоторые новейшие, весьма талантливые писатели. Но я должен
был лишить ореола, которым окружали мужчины девушку, одержанную мнимой
холодностью и мнимым половым равнодушием, доказав, что именно это существо
воплощает в себе все черты материнства и что девственность так же чужда такой
девушке, как и проститутке. Более глубокий анализ также показал, что
материнская любовь не может почитаться нравственной заслугой. Идея безгрешного
зачатия, чистой девы Гете, Данте содержит в себе ту истину, что абсолютная мать
в половом акте не видит самоцели, как исключительного средства для
удовлетворения половой страсти. Только иллюзия могла признать ее на этом
основании святой. Но с другой стороны для нас вполне понятно, почему
материнству и проституции, как символам глубоких и могучих тайн, выпали на долю
религиозные почести.
Итак, мы доказали всю неприемлемость того взгляда, который
берет под свою защиту особый женский тип, будто бы свидетельствующий о
наличности нравственном элемента у женщины. Теперь приступим к исследованию тех
мотивов, которые всегда и вечно ведут мужчину к возвеличению сущности женщины.
Глава XI. Эротика и эстетика
Аргументы, которыми неоднократно пользовались для
обоснования высокой оценки женщины, за немногими исключениями подлежащими
дальнейшему разбору, подвергнуты испытанию с точки зрения критической
философии, которой не без основания придерживается наше исследование. Мы
видели, что аргументы эти испытания не выдержали. Конечно, у нас очень мало
основания надеяться, что полемика по этому вопросу будет протекать на суровой
почве критической философии. Здесь вспоминается судьба Шопенгауэра, который был
очень низкого мнения «о женщинах», но это отрицательное отношение к женщинам
неизменно объясняли себе тем, что одна венецианская девушка, с которой он
гулял, загляделась на физически более красивого Байрона, проезжавшего мимо них
верхом. Словно худшее мнение о женщинах составляет себе тот мужчина, который
больше всех пользуется у них успехом!
Вместо того, чтобы опровергать воззрения автора
убедительными логическими доводами, вполне достаточно объявить его
женоненавистником. Подобный метод борьбы действительно имеет много достоинств.
Ненависть никогда не поднимается выше своего объекта, а потому говоря, что
человек одержим ненавистью к тому объекту, о котором он высказывает свое
суждение, мы тем самым ставим под сомнение искренность, чистоту и достоверность
его взглядов. Правда, логической доказательности в подобном приеме мало, но она
вполне возмещается гиперболическим характером обвинений, возводимых на него, и
патетической защитой, с помощью которой мы охраняем себя от нападений с его
стороны. Итак, мы видим, что подобный способ защиты всегда ведет к желательной
цели: избавить человека от необходимости высказаться по существу дебатируемого
вопроса. Он является наиболее совершенным и надежным оружием в руках огромного
множества мужчин, которые упорно не желают вникнуть и понять истинную сущность
женщины. Таких мужчин, которые в своих мыслях уделяли бы много места женщине и
вместе с тем высоко ставили бы ее, совершенно нет. Есть среди мужчин или
глубокие женоненавистники, или такие, которые никогда не думали особенно долго
и глубоко о женщине.
В теоретическом споре, безусловно, недопустимо ссылаться на
психологические мотивы, которыми руководствуется противник. Еще хуже, когда эта
ссылка должна заменять собою доказательства. Я далек от мысли кого-либо поучать
в теоретическом отношении, говоря, что t —поре о каком-нибудь предмете оба
противника должны поставить над собою сверхличную идею истины и искать конечных
результатов своего спора вне всякой зависимости от конкретных качеств их, как
отдельных личностей. Если же одна сторона, придерживаясь строгой логической
последовательности своих выводов, привела исследование к определенному,
убедительному результату, а другая ограничилась одними только нападками на
выводы противника, не доказывая со своей стороны ничего то, в известных
случаях, одна сторона имеет полное право упрекнуть противника в непристойности
его поведения, лишенного порядочности отношения к процессу строгого логического
доказательства, и выложить перед ним все мотивы его настойчивого упрямства.
Если бы он сознавал эти мотивы, то сам постарался бы их взвесить с тем, чтобы
не стать в прямое противоречие с действительностью. Именно потому, что эти
мотивы лежат вне сферы его сознания, он не мог объективно отнестись к самому
себе. Поэтому мы в настоящий момент после длинного ряда логических и предметных
рассуждении повернем острие анализа и рассмотрим, из каких чувств вытекает
пафос феминиста, насколько побуждения его благородны и насколько они по своему
существу сомнительны.
Все возражения, которые обыкновенно выставляют против
женофоба, покоятся на известном эротическом отношении мужчины к женщине. Это
отношение следует принципиально отличать от исключительно полового отношения у
животных, от чисто полового отношения, которое по своему объему играет наиболее
выдающуюся роль среди людей. Совершенно ошибочно думать, что сексуальность и
эротика, половое влечение и любовь– вещи в основе своей совершенно
тождественные, что вторая является лишь оправой, лишь утонченной, скрытой
формой первого, хотя бы в этом клялись все медики, хотя бы это убеждение
разделялось такими людьми, как Кант и Шопенгауэр. Прежде чем перейти к
обоснованию этого различия, я хотел бы поговорить об упомянутых двух гениях.
Мнение Канта не может быть решающим для нас уже потому, что он меньше кого-либо
другом был знаком с чувством любви и полового влечения. Он был настолько мало
эротичен, что даже не чувствовал потребности путешествовать. Он стоит слишком
высоко, слишком чисты его побуждения в этом смысле, чтобы явиться для нас
авторитетом в данном вопросе: единственной его возлюбленной, которой он себя
вознаградил, была метафизика. Что касается Шопенгауэра, то он скорее понимал
чувственную сексуальность, но не сущность высшей эротики. Это можно очень легко
доказать. Лицо Шопенгауэра выражает мало доброты, но много жестокости. Нет
сомнения, что он больше всех страдал от этой черты своей: людям, насквозь
проникнутым чувством сострадания, не приходится создавать этику сострадания.
наиболее сострадательными можно считать тех, которые больше всего осуждают себя
за свое сострадание: Кант и Ницше. Но уже здесь следует обратить внимание на
то, что только люди, сильно расположенные к состраданию, склонны к страшной эротике.
Те люди, которые «ни в чем не принимают участия», неспособны к любви. Это не
сатанинские натуры, напротив, они могут очень высоко стоять в нравственном
отношении, но вместе с тем не обращать ни малейшего внимания на то, о чем
думает, что происходит в душе их ближнего. Эти люди лишены вместе с тем и
понимания сверхполового отношения к женщине. Так обстоит дело и с Шопенгауэром.
Среди людей, страдавших сильным половым влечением, он представлял из себя
крайность, но он вместе с тем никогда не любил. Этот факт дает нам ключ к
разумению его знаменитой «Метафизики половой любви», в которой проводится очень
односторонний взгляд, что бессознательной конечной целью всякой любви является
«производство следующих поколений». Этот взгляд, как я надеюсь доказать, в корне
своем ложен. Правда, в реальной действительности нет такой любви, которая была
бы лишена чувственного элемента. Как бы высоко ни стоял человек, он все же
вместе с тем является чувственным существом. Но решающим моментом, окончательно
опровергающим противоположный взгляд, является то, что любовь, совершенно
независимо от каких бы то ни было аскетических принципов, видит во всем имеющем
какое-либо отношение к половому акту нечто враждебное себе, даже свое
отрицание. Любовь и вожделение —это два состояния до того различные,
противоположные, друг друга исключающие, что человеку кажется невозможной мысль
о телесном единении с любимым существом в те моменты, когда он проникнут
чувством истинной любви. Нет надежды без страха, но это ничего не меняет в том
факте, что надежда и страх вещи диаметрально противоположные. Таково же
отношение между половым влечением и любовью. Чем эротичнее человек, тем меньше
гнетет его сексуальность, и наоборот. Если нет преклонения перед женщиной,
лишенного страсти, то нельзя еще отождествлять эти оба состояния, которые, в
крайнем случае, являются противоположными фазами, последовательно занимаемыми
одаренным человеком. Человек лжет или, в лучшем случае, не знает, о чем
говорит, когда утверждает, что он еще любит женщину, к которой питает страсть:
настолько разнятся между собою любовь и половое влечение. Поэтому-то веет на
нас каким-то лицемерием, когда человек говорит о любви в браке.
