Таким образом взаимоотношение эмпирически данных промежуточных
половых форм определяется сообразно их положению между М и Ж. Чтобы доказать
справедливость этом положения приведем следующий факт. В то время, как всякая
улыбка девушки вызывает в М чувство восхищения, умиления, женственные мужчины
обращают свое-исключительное внимание на тех женщин и мужчин, которые о них
совершенно не думают. Так поступает женщина, бросая своего поклонника, который
настолько верен ей, что совершенно не в состоянии повысить ее самоценность.
Поэтому женщина чувствует особенное влечение к тому мужчине, который пользуется
у других женщин таким же успехом, как у нее, такому и только такому мужчине
женщина остается верной и во время брака. Объясняется это тем, что она не может
дать мужчине никакой новой ценности, противопоставить свое суждение суждениям
других. Совершенно обратное имеет место у настоящего мужчины.
Бесстыдство и бессердечие женщины особенно сильно
проявляется в ее способности говорить о том, что какой-либо мужчина ее любит.
Мужчина, напротив, чувствует себя пристыженным любовью к нему со стороны
другого человека, так как эта любовь его сковывает, ограничивает, делает его
пассивным, между тем как по природе своей он должен быть одаряющим, активным,
свободным. Далее мужчина отлично сознает, что, как целое, он не заслуживает любви
в полной мере. Поэтому мужчина нигде не будет так упорно хранить молчание, как
в этом вопросе, хотя бы отсутствие у него интимных отношений к какой-либо
девушке и устраняло всякий риск ее скомпрометировать. Женщина горда тем, что ее
любят, она хвастается своей любовью перед другими женщинами для того, чтобы
вызвать в них зависть. Мужчина воспринимает любовь к себе другого человека, как
внимание к его истинной ценности, как более глубокое понимание его сущности.
Совершенно не то чувствует женщина. В любви другого человека она видит факт,
который придает ей ценность, прежде ей не принадлежавшую, который дарует ей
впервые бытие и сущность, который легитимирует ее в глазах других людей.
Этим объясняется неимоверная способность женщины запоминать
все комплименты, сказанные ей даже в самом раннем детстве. Эта своеобразная
память женщины была уже предметом особого исследования в одной из предыдущих
глав. Путем комплиментов она собственно приобретает сознание своей ценности, а
потому женщина всегда требует от мужчины «галантности». Обходительность
является для мужчины наиболее дешевой формой придания ценности женщине. Ему она
ровно ничего не стоит. Но зато какое значение она приобретает для женщины,
которая, в жизни своей не забудет ни одной любезности, проявленной к ней, и до
самой глубокой старости питается пошлыми комплиментами. Стоит только вспомнить
о том, что может иметь для человека известную ценность, тогда только мы поймем
значение того факта, что женщина обладает особенной памятью по отношению к
комплиментам. Женщина извлекает из комплиментов сознание своей ценности только
потому, что у нее нет изначального мерила ценности, чувства своей собственной
абсолютной ценности, которая признает только себя и пренебрегает всем прочим. И
мы видим, что явление ухаживания, «рыцарства» снова подтверждает наш взгляд,
что женщина лишена души. Когда мужчина особенно галантен по отношению к
женщине, именно тогда он меньше всего склонен приписать ей душу, самоценность.
Он особенно глубоко презирает и обесценивает ее как раз в момент, когда она
сама чувствует себя на недосягаемой высоте.
Насколько женщина аморальна, можно видеть из того, что она
моментально забывает совершенную ею безнравственность. Этот факт вызывает
неоднократные замечания по ее адресу со стороны мужчины, который взял на себя
роль воспитателя женщины. Благодаря характерной лживости женской природы, она в
состоянии уверить себя, что поняла всю преступность своего поступка, и таким
образом ввести в заблуждение и себя, и мужчину. Напротив, мужчина ничего так отчетливо
не помнит, как моменты, в которые он совершил преступление. Здесь память опять
является перед нами в виде в высшей степени нравственного качества. Одно и то
же – простить и забыть, но не простить и понять. Кто вспоминает о лжи, тот
вместе с тем и сильно упрекает себя в ней. Тот факт, что женщина никогда не
винит себя в своей низости, вполне объясняется тем, что она никогда не в
состоянии придти к сознанию этой низости, так как ей совершенно чужда
нравственная идея, а потому она ее и забывает. Вполне понятно, что она отрицает
за собою эту низость. Как-то совершенно неосновательно считают женщину
невинной, так как этическое начало никогда не приобретало в ее глазах значения
проблемы, ее даже считают более нравственной, чем мужчину. Такой взгляд можно объяснить
только тем, что женщине чуждо понятие безнравственности. Невинность ребенка –
не заслуга, заслугой является невинность старца, но ее-то и не существует.
Самонаблюдение, как и сознание вины и раскаяние – черты
чисто мужские. Мы пока оставим в стороне мнимое исключение из этого правила, а
именно: истерическое самонаблюдение некоторых женщин. Самобичевания, которым
подвергают себя женщины, эти поразительно удачные подражания истинному чувству
вины, послужат для нас еще предметом дальнейшего изучения в связи с формой
женского самонаблюдения. Субъект самонаблюдения тождествен с субъектом
морали-зующим: оценивая психические явления, он их подмечает.
Взгляд Огюста Конта на самонаблюдение нисколько нас не
удивляет, так как этот взгляд вполне соответствует характеру позитивизма. По
мнению О. Конта самонаблюдение кроет в себе противоречие и является
«глубочайшим абсурдом». Совершенно справедливо, что при ограниченности нашего
сознания невозможно полнейшее совпадение во времени факта возникновения
какого-нибудь переживания с особым восприятием его: об этом даже не приходится
особенно много говорить. Наблюдение и оценка связаны прежде всего с «первичным»
образом, оставшимся в нашей памяти. Мы как бы произносим суждение относительно
образа, существующем еще в нашем воображении. Но среди двух совершенно
равноценных феноменов невозможно превратить только один из них в объект, только
его признать или отрицать, как это бывает при всяком самонаблюдении. То, что
исследует, судит и оценивает содержание, само содержанием быть не может. Все
это совершает умопостигаемое «я», которое одинаково ценит прошлое, как и
настоящее, которое создает «единство самосознания», непрерывную память – вещи,
чуждые женщине. Ибо не память, как думает Милль, и не беспрерывность, как
полагает Мах, рождают веру в свое «я», которое будто бы вне памяти и
беспрерывности совершенно не существует. Совершенно напротив. Память и
беспрерывность, как благочестие и жажда бессмертия, вытекают из ценности своего
«я». Содержание их не должно ни в каком отношении превратиться в простую
функцию времени и подвергнуться полнейшему уничтожению.
Если бы женщина обладала известной самоценностью и
достаточной волей защищать ее от всяких нападений, если бы она ощущала хоть
потребность в самоуважении, то она не могла бы быть завистливой. Все женщины,
вероятно, завистливы. Зависть же представляет собою качество, возможное только
при отсутствии вышеупомянутых предпосылок. Даже зависть матерей по поводу того,
что дочери других женщин успели раньше выйти замуж, чем ее собственные, есть
симптом действительной низости. Эта зависть, как и всякая другая, предполагает
позднейшее отсутствие чувства справедливости. В идее справедливости, которая
является практическим выражением идеи истины, логика и этика ка-саются между
собою, как и в теоретической ценности истины.
