Глава VIII. Проблема «Я» и гениальность
« В начале мир был только Атаманом в образе человека. Он
начал озирататься кругом себя и не увидел ничего, кроме самого себя. Тогда он
впервые воскликнул: „ Это я!“ Отсюда ведет свое происхождение слово „я“ –
Поэтому еще в настоящее время, когда зовут человека, он прежде всего про.
износит: „я“, а затем только называет свое имя.
Многие принципиальные споры, которые ведутся в психологии,
покоятся на индивидуальных различиях характера самих спорящих. На долю
характерологии при подобных обстоятельствах, как уже было упомянуто, могла бы
выпасть весьма важная роль. В то время, как различные люди приходят в своем
мышлении к самым разнообразным результатам, ей надлежало бы выяснить, почему
итоги самонаблюдения у одного отличаются от таковых у другого. Она по крайней
мере должна была показать, в каких еще отношениях отличаются люди между собою,
помимо различия в их взглядах. И в самом деле, я решительно отказываюсь найти
какой-либо другой путь для выяснения наиболее спорных вопросов психологии. Ведь
психология является наукой опыта, а потому в ней общее не должно предшествовать
частному, как в сверхиндивидуальных нормативных науках логики и этики.
Наоборот, для психологии исходной точкой должен являться именно отдельный
человек. Нет всеобщей эмпирической психологии. Создание подобной психологии без
одновременного исследования в области психологии различий было бы
непростительной ошибкой.
Подобное печальное положение всецело лежит на совести того
двойственного положения, которое психология занимает между философией и
анализом ощущений. Какую бы область не избрал психолог своей исходной точкой,
он всегда претендует на всеобщую достоверность своих выводов. Но вряд ли
когда-нибудь удастся ясно ответить на столь фундаментальные вопросы, как вопрос
о том, не лежит ли в самом ощущении деятельный акт восприятия, спонтанность
сознания, если не предпринять никаких исследований в области
характерологических различий. Раскрыть незначительную часть таких амфиболий при
помощи характерологии в применении к психологии полов – является основной
задачей дальнейшего изложения. Что касается различных взглядов на проблему «я»,
то они вытекают не из психологических различии полов, но прежде всего, хотя и
не исключительно, из индивидуальных различий в даровании.
Как раз границу между Кантом и Юмом можно провести в такой
же степени, в какой это можно сделать между человеком, который видит в
произведениях Макарта и Гуно верх совершенства, и другим, который находит венец
творчества в произведениях Рембрандта и Бетховена. Этих людей я прежде всего
начну различать с точки зрения их дарования. И уже здесь видно, что следует, даже
необходимо, придавать различную ценность суждениям о понятии «я», исходящим от
двух различных, весьма даровитых людей. Нет ни одного истинно выдающегося
человека, который не был бы убежден в существовании «я», и обратно: человек,
который отрицает «я», не может быть выдающимся человеком.
Этот тезис в процессе дальнейшего изложения приобретает
характер непреложного принудительного положения. В нем мы найдем и обоснование
более высокой ценности суждений гения.
Нет и не может быть ни одного выдающегося человека, который
в своей жизни не пережил бы момента, когда он проникается убеждени-ем, что
обладает некоторым «я» в высшем значении этого слова. В общем этот момент
наступает тем раньше, чем духовно богаче человек. (См. гл. V). Для
доказательства сравним признания трех совершенно различных, бесспорно
гениальных людей.
Жан Поль рассказывает в своем автобиографическом эскизе
«Правда из моей жизни „следующее: „Никогда в жизни не забуду того факта, когда
я стоял лицом к лицу с рождением своего самосознания. Я еще никому не
рассказывал об этом факте, но я отлично помню время и место, где он происходил.
Еще совсем маленьким ребенком, стоял я как-то раз перед обедом у порога нашего
дома и смотрел на складку дров налево, как вдруг внутренний свет – я есмь „я“,
словно молния, озарил все мое существо: мое «я“ впервые увидело само себя – и
навеки. Трудно предположить тут обман памяти. Дело в том, что никакой рассказ
из жизни другого человека не может до такой степени соединиться с различными
переживаниями отдаленных тайников человеческой души, переживаниями, новизна
которых запечатлевает в памяти самые незначительные обыденные подробности их“.
По-видимому, то же переживание характеризует Новалис в своих
Фрагментах смешанного содержания: «Нельзя дать полную картину этого факта.
Каждый человек должен сам пережить его. Это – факт высшего порядка, имеющий
место только в жизни выдающегося человека. Люди должны стремиться каким бы то
ни было образом вызвать этот факт к жизни. Философствовать значит производить
над собою высший анализ, достигнуть самооткровения, возвышения эмпирического
„я“ до степени идеального „я“. Философствование является основанием всех прочих
откровений; оно есть требование, направленное к эмпирическому „я“. Требование,
чтобы это философствование глубже вникло в свою собственную сущность
пробудилось к новой жизни в новой форме: в форме Духа».
В VIII главе своих юношеских «Философских писем о догматизме
и критицизме» – (произведение это мало известно широкой публике) Шеллинг в
следующих глубоких и красивых выражениях рисует то же самое переживание: «Всем
нам… свойственна таинственная, поразительная склонность возвращаться из смены
времени к нашему внутреннему, духовному „я“, от всего того, что приходит в наше
„я“ из внешней среды. В этом „я“ под формой неизменности мы удовлетворяем свое
желание созерцать вечность. Это созерцание есть глубочайший, правдивейший опыт,
от которого зависит решительно все, что мы знаем и предполагаем относительно
сверхчувственного мира. Это созерцание убеждает нас в том, что есть нечто, существование
которого для нас вполне достоверно, и что все остальное представляет собою одни
только явления, хотя мы и употребляем в применении к ним слово „существует“.
Оно отличается от чувственного созерцания тем, что имеет своим источником
свободу, что оно чуждо всякому человеку, свобода которого настолько стеснена
подавляющей силой окружающих объектов, что не в состоянии вызвать в человеке
сознание. Даже у тех людей, которые лишены этой свободы самосозерцания,
существует нечто приблизительно похожее на это, некоторый посредственный опыт,
при помощи которого они только чувствуют существование своего „я“. Существует
какое-то глубокое ощущение, которое тщетно стараются познать и развить в себе.
Описание его принадлежит перу Якоби… Это интеллектуальное созерцание наступает
тогда, когда мы теряем в своих собственных глазах значение объекта, когда мы,
замыкаясь в сфере нашего собственного „я“, отождествляем созерцающее „я“ с
созерцаемым. В момент подобного созерцания исчезает для нас категория времени,
не мы существуем во времени, или вернее, не время, а абсолютная вечность
существует в нас.
Весь мир исчезает в нашем созерцании, а не мы исчезаем в
созерцании объективного мира». Позитивист, сторонник имманентной философии,
быть может, усмехнется над обманутым обманщиком, над философом. который
заявляет о существовании у него подобных переживаний. Что ж, против этого
ничего не поделаешь! Да, по-моему, и не зачем. Однако я не сторонник того
взгляда, что этот «факт „высшего порядка проявляется у всех гениальных людей в
той мистической форме полнейшего слияния субъекта и объекта, в какой обрисовал
его Шеллинг. Мы оставим здесь в стороне вопрос, существуют ли неделимые
переживания, первоначальный дуализм которых уничтожается в течение нашей жизни,
как утверждает Плотин и индийские махатмы, или это – только высшее напряжение
переживаний, принципиально ничем не отличающихся от всех прочих. Мы также
воздержимся здесь от всяких рассуждении о том возможно или невозможно
совершенное совпадение субъекта и объекта времени и вечности – созерцание Бога
живым человеком. С точки зрения теории познания, переживание своего „я“ лишено
всякой ценности, никто еще до сих пор не пытался оперировать с категорией
переживания в целях создания систематической философии. Поэтому, я хочу этот факт
„высшего порядка“, который у различных людей протекает совершенно различно,
назвать не переживанием своего „я“, а явлением своего „я“. С этим явлением
знаком всякий выдающийся человек. Человек может достигнуть познания этого
явления через посредство любви к женщине, так как выдающийся человек
интенсивнее ощущает это чувство, чем человек средний, или сознание вины может
привести его к познанию высшей, совершенной сущности своей, которую он оскорбил
поступком, вызвавшим в нем раскаяние – ведь и сознание вины сильнее и
дифференцированное у выдающегося, чем у среднею человека. Далее, явление своего
„я“ может происходить в процессе полнейшего слияния со всеобщностью, путем
созерцания всех вещей в Боге, или, напротив, оно раскрывает перед ним
потрясающую двойственность во вселенной между природой и духом и пробуждает в
нем потребность искупления и внутреннего чуда. Но как бы ни совершалось это
явление, в нем самом лежит уже ядро определенного миросозерцания. Ведь под
миросозерцанием не следует понимать всеобъемлющего синтеза, который
приобретается путем упорного и настойчивого труда над разнообразными отраслями
человеческой науки за письменным столом посреди огромной библиотеки.
Миросозерцание является результатом переживаний. Оно в общем и целом
представляется ясным для своего носителя, хотя бы некоторые детали его были
неясны и противоречивы. Явление своего „я“ есть корень всякого миросозерцания,
т.е. всеобъемлющего взгляда на мир, как на нечто целое. В этом смысле оно
одинаково как у художника, так и у философа. И как радикально не различались бы
между собою всевозможные миросозерцания, всем им, поскольку они действительно
заслуживают этого имени, свойственно одно: это именно то, что появляется в
результате познания своего „я“, это та вера, которая присуща всякому
выдающемуся человеку, вера в существование какого-то «я“ или какой души,
стоящей одиноко во вселенной и созерцающей весь мир.
