Таким образом, после приведенных доказательств никто спорить
не будет о том, что вместе с памятью уничтожается способность в правильном
логического мышления. Этим положением мы нисколько не задеваем основ логики.
Оно скорее сводится к тому, что правильное применение этих основ
обусловливается наличностью памяти. Положение А=А психологически имеет
отношение ко времени, поскольку то может быть высказано в противоположность
времени: At1= Ft2. С логической стороны это положение совершенно лишено
отношения ко времени, но в дальнейшем мы еще увидим, почему оно чисто
логически, как особое суждение, не имеет никакого специального смысла, а потому
столь сильно нуждается в дополнении психологического характера. Сообразно
этому, психологически суждение простирается в определенном отношении ко времени
и представляет собою несомненное отрицание последнего.
В предыдущем изложении я определил память, как некоторую
способность господствовать над временем. Отсюда ясно, что память вместе с тем
является необходимым психологическим условием представления о времени. Таким
образом, факт беспрерывной памяти является психологическим выражением
логического суждения тождества. Абсолютная женщина, лишенная совершенно памяти,
не может принять это положение за аксиому своем мышления. Principium
identitatis не существует для абсолютной женщины (так же, как и contradictionis
или exclusi tertii).
Не только эти три принципа, но и четвертый закон логического
мышления, принцип достаточного основания, который является необходимым условием
правильности всякого суждения, а потому обязательный для каждого мыслящем
человека, – также и этот принцип теснейшим образом связан с памятью.
Закон достаточного основания является жизненным нервом,
основным принципом силлогизма, посылками являются суждения, которые
психологически предшествуют выводу. Ясно, что для правильного вывода необходимо
удержать в памяти эти посылки в том чистом и нетронутом виде, в каком
сохраняются наши понятия под влиянием законов тождества и противоречия.
Основания духовного мира человека следует искать всегда в прошлом. А потому
беспрерывность, которая является центральным пунктом человеческого мышления,
так тесно связана с причинностью. Каждый случай применения принципа
достаточного основания психологически предполагает непрерывную память, ревниво
охраняющую все тождества. Так как Ж лишена подобной памяти, как и вообще лишена
понятия непрерывности во всех других отношениях, то для нее не существует также
princinpium rationis sufficientis.
Таким образом, вполне справедливо положение, что женищина
лишена логики.
Георг Зиммель считал это положение совершенно неприемлемым
на том основании, что женщины очень часто проявляют весьма строгую
последовательность мышления. То обстоятельство, что в конкретном случае, когда
это необходимо для достижения какой-нибудь цели, женщина проявляет способность
к строгому и последовательному умозаключению, одинаково мало доказывает ее
отношение к закону достаточного основания, как и к закону тождества, тем более,
что и в подобном, наиболее счастливом случае, весь спор сводится к тому, что
она упорно и настойчиво возвращается к своим прежним положениям, давно уже
опровергнутым. Весь вопрос заключается в том, признает ли человек аксиомы
логики критерием правильности своего мышления, верховным судьей своих мнений и
взглядов, словом, руководящей нитью и высшей нормой своих суждений. Женщина не
видит особенной надобности в том, чтобы решительно все должно было покоиться на
известных основаниях. Так как ей чужда категория непрерывности, то она не
ощущает никакой потребности в логическом подтверждении своих мыслей, отсюда –
легковерность всех женщин. В отдельных случаях она может поэтому быть весьма
последовательной, но именно тогда логика является не масштабом, а орудием, не
судьей – а палачем. И вполне естественно, что женщина чувствует какую-то
неловкость, когда мужчина, который настолько глуп, что принимает ее слова за
чистую монету, требует от нее доказательств высказанного ею суждения. Ведь
подобное требование совершенно противно ее природе. Мужчина чувствует себя
пристыженным, как бы виновным всякий раз, когда он упускает из виду
необходимость подкрепить свои суждения логическими доказательствами и привести
для них соответствующие основания. Он как бы чувствует себя обязанным
подчиниться логической норме. Она является его верховным властителем. Женщина
возмущается требованием придерживаться во всех своих суждениях логики. У нее
нет интеллектуальной совести. По отношению к ней можно говорить «logical
insanity».
Логический недостаток, наиболее распространенный в суждениях
женщины (хотя мужчина не проявляет особенной склонности раскрывать эти
логические деффекты, чем он доказывает свое легкое отношение к женской логике),
это-qiiatemio terminorum, замена одной мысли другою, которая является
результатом неспособности закрепить за собою определенные представления, а
также отсутствия всякого отношения к принципу тождества. Женщина не может
самостоятельно прийти к сознанию, что следует строго придерживаться этого
принципа. Он лишен для нее значения высшего мерила ее суждений. Для мужчины
логика обязательна, для женщины – нет. И только чувство подобной обязательности
является залогом того, что человек всегда, вечно будет стремиться к логически
правильному мышлению. Самая глубокая истина, которую когда-нибудь высказывал
Декарт и которую потому до сих пор отказываются понимать и даже признают
ложной, гласит: всякое заблуждение есть вина.
Но источником всякого заблуждения в жизни является
недостаток памяти. В этом смысле логика и этика, две области, которые
соприкасаются между собою в общем стремлении к истине и совершенно сходятся в
высшей ценности истины, тоже приходят в тесную связь с памятью. И у нас смутно
всплывает признание, что Платон вовсе не был так неправ, когда он разум
человека связывал с воспоминанием. Память правда, не логический и не этический
акт, но она, по меньшей мере, является логическим и этическим феноменом.
Человек, который испытал серьезное, глубокое ощущение, чувствует себя виновным,
когда он, спустя полчаса после этого ощущения, уже думает о посторонних вещах,
хотя бы он был к этому вынужден внешними обстоятельствами. Он готов узреть свою
бессовестность и аморальность в том, что он в течение значительного промежутка
времени ни о чем не думал. Память уже по одному тому моральна, что только
благодаря ей является возможным раскаяние. Напротив, всякое же забвение –
аморально, безнравственно. Потому благочестие является требованием
нравственности: человек обязан ничего не забывать. Только поэтому и нужно
помнить об умерших. Вот почему мужчина из логических и этических соображений
стремиться внести свет логики в свое прошлое, все моменты этого прошлою свести
к единству.
Одним ударом мы коснулись здесь глубокой связи между логикой
и этикой, связи, которую смутно предполагали еще Сократ и Платон с тем, чтобы
Канту и Фихте пришлось ее снова открывать. Впоследствии она была совершенно
оставлена без внимания и в настоящее время окончательно предана забвению. Существо,
которое не в состоянии понять, что А и не-А взаимно исключают друг друга, не
встречает никаких преград в своей склонности ко лжи. Больше того, для него даже
не существует понятия лжи, так как отсутствует ее противоположность-истина.
Такое существо может лгать, не понимая совершенно этого, не имея даже
возможности понять, что он лжет, так как он лишен критерия истины. «Veritas
norma sui et faisi est». Нет ничего более потрясающего той картины, когда
мужчина, по поводу слов женщины, обращается к ней с вопросом: «Зачем ты лжешь?»
Она смотрит на него удивленными глазами, старается его успокоить или
разражается слезами.
