Формальное «я» было бы последней проблемой динамической
психологии, а материальное «я» проблемой психологии статистической. Между тем
ведь и до сих пор сомневаются, существует ли вообще характер по крайней мере,
последовательный позитивизм в смысле Юма, Маха и Авенариуса должен его
отрицать. Легко понять, почему до сих пор нет характерологии, как учения об
определенном характере.
Самый большой вред принесло характерологии соединение ее с
учением о душе. Если характерология была исторически соединена с судьбою
понятия «я», то это еще не дает права связывать ее с этой последней по
существу. Абсолютный скептик ничем, разве только словом, не отличается от
абсолютного догматика. Тот, кто стоит на точке зрения абсолютного феноменализма
и полагает, что последний вообще снимает с него всю тяжесть доказательств,
необходимых только для других точек зрения, тот без дальнейших рассуждений
отклонит существование бытия, установленного характерологией и вовсе не
совпадающего с какой-нибудь метафизической сущностью.
У характерологии имеются два опаснейших врага. Первый
принимает характер, как нечто данное и отрицает, что наука могла бы справиться
с ним так же, как это делает художественное изображение. Другой видит
единственную действительность только в ощущениях. реальность и ощущения для
него одно и то же. Ощущение является для него тем камнем, на котором построен и
мир, и человеческое «я», но для последнего не существует никакого характера.
Что делать характерологии, науке о характере?. «De individuo nulla scientia»,
«indivuum est ineffbile» – вот что слышится ей с той стороны, где
придерживаются индивидуума, а с другой, где целиком предаются науке, где не
спасли даже себе «искусства, как органа жизнепонимания», она должна услышать
что наука ничего не знает о характере. Среди такого перекрестного огня
приходится устанавливать характерологию. Кто не боится, что она разделит судьбу
своих сестер и останется вечно невыполненным обетом, как физиономика, таким же
гадательным искусством, как графология?
На эти вопросы я попытаюсь ответить в следующих главах.
Бытие, устанавливаемое характерологией, предстоит исследовать в его простом или
многообразном значении. Почему этот вопрос так тесно связан с вопросом о
психическом различии полов, выяснится только из конечных результатов моей
работы.
Глава II. Мужская и женская сексуальность
Под психологией вообще нужно понимать психологию психологов,
а последние все, без, исключения – мужчины: с тех пор, как люди пишут историю,
не слышно было ни об одном психологе-женщине. На этом основании психология
женщины образует главу, относящуюся к общей психологии так же, как психология
ребенка. Так как психологию пишет мужчина и вполне последовательно имея при
этом в виду, главным образом, мужчину, хотя вряд ли сознательно, то всеобщая
психология стала психологией «мужчин», а проблема психологии полов выплывает на
поверхность только с мыслью о психологии женщины. Кант сказал: «В антропологии
женские особенности должны быть больше предметом философского исследования, чем
мужские». Психология полов всегда покрывается психологией Ж.
Но и психология Ж писалась все-таки только мужчинами.
Поэтому не трудно понять, что в действительности написать ее невозможно, так
как приходится устанавливать о посторонних людях положения, неподтверждаемые
путем самонаблюдения. Допустим, что женщина сама могла бы описать себя с
надлежащей полнотой, но и этим бы дело не исчерпывалось, ибо мы не знали бы
тогда, будет ли она относиться с интересом к тем именно явлениям, которые нас
занимают. Допустим даже такой случай, что она хочет и может познать самое себя,
но все же остается вопросом, будут ли у нее побудительные причины говорить о
себе. Мы устанавливаем в последующем изложении, что невероятность всех трех
случаев заключается в общем источнике – природе женщины.
Предпринять подобное исследование можно следовательно только
тогда, когда кто-нибудь (не женщина) будет в состоянии сделать о женщине
правильные выводы. Таким образом первое возражение остается в силе, но так как
опровержение его может быть дано только позднее, то мы признаем за лучшее
оставить его пока в стороне. Я сделаю, впрочем, лишь несколько замечаний. Еще
никогда (неужели это тоже следствие порабощения мужчиной?), например,
беременная женщина не выразила своих ощущений и чувствований ни в стихах, ни в
мемуарах, ни в гинекологическом сочинении, и это не может быть следствием
чрезмерного стыда, ибо еще Шопенгауэр вполне справедливо заметил, что нет
ничего более несвойственного беременной женщине, чем стыд за свое положение.
Кроме того есть еще возможность по окончании беременности на основании
воспоминаний о психологической жизни этого периода сделать известные признания.
Если все-таки чувство стыда удерживает первоначально от разного рода сообщений,
то вследствие этого мотив отпадает, так как интерес, возбуждаемый всюду
подобного рода откровенностью, был бы достаточным основанием нарушить молчание.
Однако ничего подобного не происходит! Как всегда только мужчины давали ценные
открытия из области психического состояния женщины, так и в данном случае
только они описывали ощущения беременности. Как могли они сделать это? Если в
последнее время увеличилось количество сведений, даваемых женщинами, которые
только на три четверти или наполовину женственны о своей психической жизни, то
рассказы эти трактуют больше о том мужском элементе, который в них заключен,
чем о настоящей женщине. Нам остается поэтому указать только одно: именно то,
что есть женственного в самих мужчинах. Принцип половых промежуточных форм является
в данном случае предпосылкой всякого правильном суждения мужчины о женщине. В
дальнейшем, впрочем, следует и ограничить, и дополнить значение этом принципа.
Ведь если его не принять без ограничений, то выйдет, что женственный мужчина в
состоянии лучше всего описать женщину, то есть это значит, что только настоящая
женщина лучше всем может охарактеризовать себя, а это как раз и находится под
сомнением. Заметим при этом, что мужчина может иметь определенное количество
женственности, не причисляясь при этом к половым промежуточным формам. Тем
более удивительно тогда, каким образом мужчина может создать ценные положения о
природе женщины. При несомненной мужественности многих замечательных людей,
прекрасно судивших о женщине, эту способность нельзя отрицать, по-видимому и у
М, так что право мужчины судить о женщине составляет еще более переменную
проблему. Впоследствии мы не будем уже иметь основания обойти решение вопроса о
принципиальном методологическом сомнении в таком праве, а пока, как уже
сказано, оставляем его в стороне и приступаем к исследованию самого предмета.
Прежде всего зададим себе следующий вопрос: в чем состоит существенное
психологическое различие между мужчиной и женщиной? Хотели видеть это различие
между полами в большей интенсивности полового влечения у мужчины, а отсюда
вывести и все другие различия, Не говоря уже о правильности или неправильности
такого утверждения, о том, насколько самое слово «половое влечение»
представляется вполне однозначущим с действительно измеримым, самая правомерность
такого вывода представляет большой вопрос. Правда, во всех античных и
средневековых теориях о влиянии «неудовлетворенной матки» женщины и «seminis
retenti» у мужчины есть некоторая доля истины. Стало быть, не только в наши дни
употребляли излюбленную фразу, что «все есть только возвышенное половое
влечение». Однако ни одно систематическое исследование не может сослаться на
предчувствие таких шатких связей. И до сих пор еще не пытались прочно
установить, что большая или меньшая сила полового влечения связана в известной
степени с другими качествами полов.
