Человек может уважать в другом человеке только идею, идею
человечества, В презрении к женщине (и к самому себе), которое возникает тотчас
после совершения полового акта, лежит убедительнейшее доказательство того, что
здесь нарушена и оскорблена эта идея, И кто не в состоянии понять, что мы
разумеем под кантонской идеей человечества, тот пусть, по крайней мере,
подумает над тем фактом, что речь идет о его сестрах, его родственницах: ради
нас самих мы должны желать человеческого отношения и уважения к женщине, а не
ее унижения, которое является результатом всякой сексуальности.
Но мужчина только тогда окажется в состоянии уважать
женщину, когда она сама оставит свое желание служить объектом и материей для
мужчины, когда она начнет стремиться к истинной эмансипации женщины, а не к
эмансипации проститутки. Еще до сих пор не было откровенно сказано, где следует
искать корень рабской покорности женщины: в державной, боготворяемой власти над
ней фаллоса мужнины. Поэтому искренне желали эмансипации женщины только
мужчины, не особенно сексуальные, не слишком эротические, не очень
проницательные, но благородные, воодушевленные идеей права « в этом не может
быть никакого сомнения. Я не хочу щадить эротические мотивы мужчины, не хочу
умалять его антипатию к „эмансипированной женщине“. Легче дать себя вознести,
как Гете, чем одинаково возвышаться, постоянно возвышаться, подобно Канту. Но
очень многое, что рассматривается как враждебное отношение к эмансипации со
стороны мужчины, является лишь выражением недоверия и сомнения в ее
осуществимости. Мужчина хочет не женщину-рабыню: он очень часто ищет в ней
подругу, которая его понимала бы.
Воспитание, которое получает в настоящее время женщина,
является далеко несоответствующей школой, чтобы легче подготовить ее к решению
– победить в себе свою истинную несвободу. Последним средством материнской
педагогики является угроза дочери, которая в чем-нибудь не слушается ее, что
она не получит мужа. Воспитание, которое выпадает на долю женщины, направлено исключительно
на сводничество, удачное осуществление которого венчает ее короной. На мужчину
подобные влияние производят очень слабое действие; женщина же, благодаря такому
воспитанию, еще более укрепляется в своей женственности, несамостоятельности,
несвободе.
Воспитание женщины следует вырвать из рук женщины,
воспитание же всего человечества – из рук матери.
Это первая предпосылка, которая должна быть осуществлена с
тем, чтобы подчинить женщину идее человечества, идее, которой она сама с самого
начала противодействовала.
Женщина, которая действительно отреклась бы, которая искала
бы спокойствия в самой себе – такая женщина прекратила бы свое существование,
как таковая. Она перестала бы быть женщиной. К внешнему крещению она
присоединила бы и внутреннее.
Может ли это случится?
Нет абсолютной женщины – и все же утвердительный ответ на
этот вопрос кажется нам утверждением какого-то чуда.
От такой эмансипации женщина счастливее не станет:
блаженство она ей не может обещать, а до Бога все еще далека дорога. Ни одно
существо, находящееся между свободой и несвободой, не знает счастья. Но тогда
окажется ли женщина способной решиться сбросить с себя цепи рабства для того,
чтобы стать несчастной?
Речь не может идти о том, чтобы сделать женщину святой.
Вопрос скорее заключается в следующем: может ли женщина честно подняться к
проблеме своего существования, к понятию вины? Проникнется ли она, по крайней
мере, желанием свободы?
Суть дел заключается в осуществлении идеала, в созерцании
путеводной звезды. Разве только в этом? Может ли в женщине ожить категорический
императив? Подчинится ли женщина нравственной идее, идее человечества?
Только это одно и было бы эмансипацией женщины.
