— Извините, я припоздала, — бросила в ее сторону Йоси.
Больная фыркнула, потом раздраженно протянула:
— Где ты была? Я уж подумала, что меня оставили умирать.
В ней вдруг всколыхнулась злость. Почему все такие эгоисты? Почему думают только о себе? Или считают, что я робот?
— Вот и прекрасно! Уж я бы не расстроилась! — закричала она. — Если бы ты протянула ноги, я бы разрезала тебя на кусочки и выбросила вместе с мусором! И начала бы с головы!
И тут же, словно уже давно ждала чего-то в этом роде, старуха расхныкалась, громко и жалобно, хотя и без слез. Вероятно, не сумев выдавить их из себя, она добавила пару строчек из сутры — ради того же эффекта.
— Вот ты и показала свое настоящее лицо, — ныла больная. — Теперь мы знаем, какая ты на самом деле. Жестокая! Только с виду такая тихая и добрая, а в душе — чистое зло. Господи, я живу под одной крышей с дьяволом!
А мы знаем, кто на самом деле ты, подумала Йоси, с затухающей яростью глядя на выцветший цветочный рисунок, украшавший тонкое летнее одеяло. Впрочем, злость быстро спала, и она уже жалела о собственной несдержанности. Зачем все это? И почему? Похоже, случившееся сильно на нее повлияло. А виновата Масако, которая вовлекла ее в эту грязную историю. Хотя нет, виновата прежде всего Яои, убившая собственного мужа. Но виновата и она сама, потому что из-за денег согласилась помочь им. Да, вот в чем главная причина: все из-за того, что у нее нет денег.
Кадзуи, молча слушавшая перебранку двух женщин, подняла голову.
— Хватит вам. Что толку кричать друг на друга, если это все равно ничего не решит.
— Тут ты права, — устало согласилась Йоси, физически ощущая, как уходит напряжение, и вернулась в гостиную, что, впрочем, не спасло ее от стонов и причитаний старухи.
— Я уже сменила подкладку, — сказала Кадзуи, решившая, похоже, взять на себя роль умиротворителя.
— Неужели? Спасибо.
Йоси села к столу. На полу валялись разбросанные мальчиком крошечные игрушечные машинки. Она раздраженно собрала в кучку миниатюрные «скорые» и полицейские патрульные и задвинула их под стол. Ребенок, к счастью, ничего не заметил, потому что ушел играть в комнату Мики.
— Ты обращалась к кому-нибудь за помощью? — спросила Кадзуи. — К городским властям? Они могли бы присылать кого-то, у них же есть для этого специальная служба.
— Я узнавала, но все, на что можно рассчитывать, это три часа в неделю. За это время и покупки сделать не успеешь. — От усталости и недостатка сна разболелась голова, но Йоси все же собралась и заставила себя задать вопрос, который вертелся в голове с самого начала. — Так все же зачем ты вернулась?
— Ну… — Кадзуи медленно облизала губы, и Йоси сразу вспомнила, что дочь делала так всегда, когда собиралась соврать. — Отец Исси отправился в Осаку. Нашел там работу. Я тоже собираюсь подыскать себе что-нибудь. Вот и подумала, что, может, ты одолжишь мне немного денег.
— У меня нет денег. Если он уехал в Осаку, то почему вы здесь? Почему не поехали с ним? Почему вы не живете вместе?
— Да потому что я не знаю, где он, — ответила, глядя в сторону, Кадзуи.
Йоси молча уставилась на дочь. Так вот в чем дело. Он сбежал от нее, бросил, и она приползла домой вместе со своим ребенком. Но как жить впятером в крохотном доме, где и троим едва хватает места?
— Раз уж собралась работать, то почему бы тебе не отдать его в детский сад? — спросила она, чувствуя что-то похожее на панику.
— И отдам, но только сейчас мне нужны деньги. Хотя бы немного. — Кадзуи протянула руку. — Пожалуйста. Ты же наверняка что-то откладываешь. Я тут поговорила с соседкой, пока ждала тебя, так вот она сказала, что эти старые дома скоро снесут, а на их месте построят новую многоэтажку. Может быть, тогда и мы могли бы жить с вами?
— А что же мне делать, пока они будут строить?
— Мама, пожалуйста! — вскрикнула дочь. — Ты получаешь пособие и зарплату, а Мики могла бы и подработать. И нас они тоже обязаны как-то обеспечить. Пожалуйста! Мне даже не на что купить Исси гамбургер!
В ее голосе появились жалобные нотки, в глазах заблестели слезы. Мальчик вышел из комнаты Мики и с удивлением уставился на плачущую мать. Йоси опустила руку в карман и вынула деньги, которые взяла из бумажника Кэндзи, двадцать восемь тысяч йен.
— Вот, возьми. На ближайшее время должно хватить. У меня самой ничего нет — пришлось занимать, чтобы заплатить за школьную экскурсию.
— Ты просто спасла мне жизнь, — сказала Кадзуи, убирая деньги во внутренний карман. Получив то, ради чего пришла, она не стала задерживаться и поднялась. — Ладно, я иду искать работу.
— Где ты живешь? — спросила Йоси.
— В Минами-Сендзю, но это очень далеко, а если ездить на поезде, то никаких денег не хватит.
Она вышла в прихожую, сунула ноги в дешевые сандалии на пробковой подошве и открыла дверь.
— А что делать с ним? — крикнула вслед дочери Йоси.
Кадзуи нехотя повернулась.
— Мне неприятно просить, но не могла бы ты присмотреть за ним какое-то время?
— Нет, подожди…
— Пожалуйста! Я скоро вернусь и заберу его.
Кадзуи говорила так, словно речь шла о каком-нибудь чемодане. Она переступила порог, и мальчик, только теперь поняв, что мать уходит, впервые открыл рот.
— Мама, куда ты?
— Исси, будь хорошим мальчиком и слушайся бабушку. Я скоро приду.
Дверь закрылась. Йоси молчала. С самого начала она подозревала, что дело закончится чем-то в этом роде, так что особенно не удивилась. Судя по тому, с какой легкостью и быстротой Кадзуи покинула дом, никакой вины она за собой не чувствовала. Просто пришла, оставила то, что сковывало ее свободу, в грязном, неуютном домишке, и поминай как звали. Вот бы и мне так, с завистью подумала Йоси.
— Мама, мама, — заныл мальчик, роняя игрушку.
— Иди сюда, бабушка возьмет тебя на колени, — сказала Йоси, протягивая к нему руки.
— Нет! — взвизгнул малыш и, с недетской силой оттолкнув ее, в слезах бросился на пол.
Между тем из задней комнаты по-прежнему доносились всхлипы больной старухи.
Когда же это все закончится? — спрашивала себя Йоси, снова собирая рассыпанные по татами игрушки. Убрав их, она легла, закрыла глаза и прислушалась. Мальчик вскоре притих и только негромко бормотал что-то себе под нос. По-видимому, он уже привык оставаться с чужими людьми, но все равно Йоси не чувствовала в себе жалости к несчастному ребенку. Ей было жаль себя. Она вдруг поняла, что по щекам катятся слезы. Хуже всего было то, что она так бездумно отдала дочери деньги, которые взяла из бумажника бедняги Кэндзи. Йоси знала, что пересекла некую запретную черту и что возврата уже нет — возможно, что-то похожее почувствовала и Яои, когда убила мужа.
