Подходит Блер – джин-тоник в одной руке, пиво – в другой, передает мне пиво и, закурив сигарету, говорит:
– Не разговаривай с парнем в сине-красной тенниске. Он явный коп. – А затем: – У меня очки не криво сидят?
– Нет, – отвечаю я.
Она улыбается, кладет руку мне на ногу и шепчет в самое ухо:
– Я здесь никого не знаю. Давай уедем. Сейчас – Кидает взгляд на Дэниела: – Он жив?
– Не знаю.
– Что? – Дэниел оборачивается, чтобы взглянуть на нас – Привет, Блер.
– Привет, Дэниел, – произносит Блер.
– Мы уезжаем, – говорю я ему, немного возбужденный шепотом Блер и рукой в перчатке на моей ноге.
– Почему?
– Почему? Ну, потому… – Мой голос замирает.
– Но вы же только приехали.
– Нам правда надо ехать. – Я тоже не очень хочу оставаться, а поехать к Блер было бы недурно.
– Задержитесь. – Дэниел пытается приподнять себя с шезлонга, но не может.
– Зачем?
Это, кажется, сбивает его с толку, и он молчит.
Блер смотрит на меня.
– Просто, чтобы быть… – отвечает он.
– Блер чувствует себя нехорошо, – вру я.
– Но я хотел, чтобы ты познакомился с Карлтоном и Сесилией. Они должны были уже быть, но их лимузин сломался на Палисейдс, и… – Дэниел вздыхает, снова смотрит в бассейн.
– Извини, чувак, – говорю я, поднимаясь. – Давай пообедаем как-нибудь.
– Карлтон учится в АФИ
[23]
.
– О'кей… Блер на самом деле… Она хочет уехать. Сейчас.
Блер кивает головой, кашляет.
– Может, я позже заеду, – говорю я, чувствуя себя виноватым, что уезжаю так скоро и что еду к Блер.
– Нет, ты не заедешь. – Дэниел садится, опять вздыхает.
Блер начинает всерьез нервничать и говорит мне:
– Послушай, мне совсем не улыбается спорить весь этот долбаный вечер. Поехали, Клей. – Она допивает остатки джина с тоником.
– Ладно, Дэниел, мы уходим, хорошо? – решаю я, – Пока.
Дэниел обещает позвонить завтра.
– Давай пообедаем, или ланч.
– Отлично, – поддакиваю я без особого энтузиазма. – Ланч.
Уже в машине Блер произносит:
– Поехали куда-нибудь. Быстрее.
Я думаю, почему бы ей просто не сказать это.
– Куда? – спрашиваю я.
Она уклоняется от ответа, называет клуб.
– Я оставил бумажник дома, – вру я.
– У меня там свободный вход, – говорит она, зная, что я вру.
– Я правда не хочу.
Она прибавляет в приемнике звук, с минуту подпевает песне, а я думаю, что надо просто ехать к ее дому. Еду, сам не зная куда. Заезжаем в кофейню в Беверли-Хиллз и после, когда мы опять в машине, я спрашиваю:
– Куда ты хочешь поехать, Блер?
– Я хочу поехать… – Она останавливается. – К себе домой.
* * *
Я лежу на кровати Блер. На полу, возле кроватных ножек, валяются мягкие игрушки; перекатившись на спину, я ощущаю что-то твердое и меховое, шарю под собой: это черный игрушечный кот. Я кидаю его на пол, встаю и иду в душ. Вытерев насухо полотенцем волосы, оборачиваю полотенце вокруг пояса, возвращаюсь в комнату и начинаю одеваться. Блер курит сигарету и смотрит MTV, звук почти убран.
– Ты мне позвонишь до Рождества? – спрашивает она.
– Может быть. – Я натягиваю жилетку, удивляясь, зачем вообще сюда приехал.
– У тебя все еще есть мой номер, да? – Она достает бумажку, начинает записывать.
– Да, Блер. У меня есть твой номер. Мы увидимся.
Я застегиваю джинсы, поворачиваюсь, чтобы уйти.
– Клей?
– Да, Блер?
– Если я не увижу тебя до Рождества… – Она замолкает. – Веселого тебе Рождества.
Секунду я смотрю на нее:
– Эй, и тебе тоже.
Она поднимает игрушечного кота, гладит его по голове.
Я выхожу из комнаты п начинаю закрывать дверь.
– Клей? – громко шепчет она.
Я останавливаюсь, но не оборачиваюсь:
– Да?
– Ничего.
* * *
В городе давно не было дождя, Блер будет звонить мне и говорить, что нам надо встретиться, сходить на пляж. Я буду слишком усталым, или удолбанным, или обломанным, чтобы подниматься днем, выходить и сидеть под зонтиком на жарком солнце даже вместе с Блер. Так что мы решили поехать в Дюны Паджеро в Монтерее, где прохладно, зеленое море трепещет, а у моих родителей дом на тяже. Мы поехали в моей машине, спали в родительской спальне, ездили в город покупать еду, сигареты и свечи. Больше в городе было делать нечего; старый кинотеатр, нуждающийся в покраске, чайки, крошащиеся пристани, мексиканские рыбаки, которые свистят вслед Блер, и старая церковь, которую Блер сфотографировала, но внутрь не заходила. В гараже мы нашли ящик шампанского и выпили его за неделю. Обычно мы открывали бутылку поздним утром, после прогулки на пляже. Ранним утром мы занимались любовью в гостиной, а если не в гостиной, то на полу в родительской спальне, закрывали жалюзи, зажигали свечи, купленные в городе, и смотрели, как движутся, меняются на белых стенах наши тени.
Дом был старый, потемневший, с лужайкой и теннисным кортом, но мы не играли в теннис. Вместо этого я бродил ночами по дому, слушал старые пластинки, которые любил раньше, сидел во дворе и допивал шампанское. Дом мне не очень нравился, иногда по ночам я выходил на улицу, потому что не мог больше выносить белые стены, тонкие жалюзи и черную плитку на кухне. Ночами я гулял по пляжу, садился на влажный песок, курил сигареты, смотрел на освещенный дом и видел в гостиной силуэт Блер, говорящей по телефону с кем-то в Палм-Спрингс. Когда я возвращался, мы оба напивались, садились в маленькую джакузи во дворе и занимались любовью.
Днем я сидел в гостиной, пытаясь читать «Сан-Франциско кроникл», а она гуляла по пляжу, собирала ракушки, и скоро мы стали ложиться перед рассветом, а просыпались в середине дня и открывали еще бутылку. Однажды мы сели в машину с открытым верхом и поехали на уединенную часть пляжа. Мы ели икру, Блер накрошила лука с яйцами и сыром, мы привезли фрукты, печенье с корицей, на котором так зависала Блер, шесть упаковок диетколы, потому что Блер пила только пиво или шампанское, и мы дурачились на пустом пляже или плавали в суровую волну.
