— Я даже не знаю, почему я здесь, — а я почти покорно спрашиваю:
— Почему ты здесь? — а он отвечает:
— Потому что отец выкинул меня из дома, — а я спрашиваю:
— Почему? — а Дэнни говорит:
— Потому что отец спросил: «Может, поработаешь?», а я ответил: «Может, хуй мне пососешь?» — Он умолкает, но я-то читала про Эдварда и сомневаюсь, что Дэнни и впрямь так сказал, и тут он говорит: — Меня тошнит от этого разговора. Мы об этом уже сто раз говорили.
— Мы об этом ни разу ни говорили, — тихо отвечаю я.
Дэнни прислоняется спиной к стеклу, тяжело сглатывает, смотрит в телевизор — там по MTV новый клип.
Я тоже смотрю в телевизор. Девушку в черном бикини запугивают три мускулистых, почти голых человека в масках и с гитарами. Она вбегает в комнату, цепляется за жалюзи, на нее наползает туман или дым. Конец клипа, все как-то разрешается, и я смотрю на Дэнни, а он все пялится в телевизор. Реклама конкурса «Потерянные выходные с „Ван-Хален“
[42]
». Обкуренный Дэвид Ли Рот, а по бокам — две местами одетые девушки, все трое сидят, плотоядно пялятся в камеру, а он вопрошает: «Ну как, в лимузине прокатить?» Я оборачиваюсь к Дэнни.
— Только не уходи, — вздыхаю я. Плевать, если звучит жалко.
— Я туда записался, — сообщает он. Черных очков не снял.
Я отключаю телефон, думаю про отломанные дворники.
— На конкурс? На «Потерянные выходные»? — спрашиваю я. — Мы разве об этом говорили?
Я обедаю с Шелдоном на Мелроуз. Полдень, в ресторане уже людно и тихо. В колонках негромко играет рок. На потолке неспешно крутятся серебристые вентиляторы, от них ползет прохлада. Шелдон пьет «перье», и я жду, что он ответит. Шелдон ставит большой стакан со льдом, смотрит в окно — вообще-то на пальму, — и я моментально убита.
— Шелдон?
— Две недели? — спрашивает он.
— Одну, если больше нельзя. — Смотрю в тарелку: громадный нетронутый «цезарь».
— Зачем тебе эта неделя? Куда ты собралась? — Шелдону, похоже, и впрямь интересно.
— Куда-нибудь, — пожимаю плечами я. — Просто перерыв.
— Куда?
— Куда-нибудь.
— Где это «где-нибудь»? Господи, Шерил.
— Я не знаю, Шелдон, где «где-нибудь».
— Ты что, детка, бросаешь меня?
— Это что за разговоры, Шелдон? Что вообще творится? Ты мне дашь неделю или нет? — Я беру ложку, тычу в салат, подношу ко рту кусок латука. Он падает в тарелку. Я опускаю ложку. Шелдон смотрит на меня, он так смущен, что приходится отвернуться.
— Ну, знаешь… э… я постараюсь, — ошеломленно успокаивает он. — Ты же знаешь, я для тебя что угодно сделаю.
— Ты постараешься? — недоверчиво переспрашиваю я.
— Мало в тебе веры. Вот в чем твоя проблема. Веры не хватает. И в спортзал не ходишь.
— Мой агент мне говорит, что мне не хватает веры? Видимо, у меня и впрямь не жизнь, а катастрофа.
— Ты должна справиться, — вздыхает Шелдон.
— Мне хватает веры, Шелдон. Мне просто надо на неделю уехать в Лас-Крусес. — Я снова принимаюсь за салат, проверив, заметил ли Шелдон, что я взяла вилку. — Я всегда справлялась, — бормочу я. — Все время справлялась.
— Я выясню. Поговорю с Джерри. А Джерри с Ивеном. Но ты ведь знаешь, как говорят. — Шелдон вздыхает, разглядывает пальму за окном. — Из солнца воды не выжмешь.
— Что ты несешь? Подсел на что-то, а, Шелдон?
Приносят чек, Шелдон вынимает бумажник, потом кредитку.
— А ты все с тем красавчиком живешь? — с откровенным презрением осведомляется он.
— Мне он нравится, Шелдон, — отвечаю я, а потом, менее уверенно: — И я ему нравлюсь.
— В этом я не сомневаюсь. Не сомневаюсь, что ты ему нравишься. Ты десерт не заказывала, да?
Я качаю головой. Остатки салата меня наконец соблазняют, но официант уносит тарелку. Такое ощущение, будто в ресторане меня все узнают.
— У тебя улыбочка с ошибочкой. — Шелдон запихивает бумажник в карман.
— А что мне толку от улыбочек без ошибочек, толку-то что?
Шелдон так на меня смотрит, что я пытаюсь улыбнуться, положить салфетку на стол — прямо-таки нормальный человек.
— У тебя телефон… ну… занят в последнее время, — тихо замечает Шелдон.
— Можно звонить на студию. Это ничего не значит.
— С Уильямом в эти дни общалась?
— Что-то не хочется мне общаться с Уильямом.
— По-моему, он хочет с тобой поговорить.
— Откуда ты знаешь?
— Видел его пару раз. — Шелдон пожимает плечами. — Где-то тут.
— Господи. Видеть не хочу этого урода. Парнишка-мексиканец уносит наши стаканы с водой.
— Шерил, большинство моих знакомых поговорили бы с бывшими мужьями, если б мужья захотели поговорить. Это не конец света. Да что такое? Ты что, и по телефону с ним пообщаться не можешь?
— Пускай звонит на студию. Я с Уильямом говорить не хочу. Он жалок. — Я опять смотрю на улицу, на двух коротко стриженных девочек-блондинок в мини-юбках, что идут мимо, с ними высокий блондин, он напоминает Дэнни. Не в том дело, что он вылитый Дэнни — просто вылитый, — скорее в том, как равнодушно он шаркает, как разглядывает себя в окне ресторана, в очках — тех же «уэйфэрерах». И на секунду он снимает очки, смотрит прямо на меня, хотя не видит, приглаживает короткие светлые волосы, девочки подпирают пальму, которую разглядывал Шелдон, закуривают, а блондин надевает очки, проверяет, не погнулись ли, отворачивается, бредет по Мелроуз, и девочки отлипают от пальмы и следуют за ним.
— Знаешь его? — спрашивает Шелдон.
Уильям звонит мне на студию около трех. Я за столом тружусь над репортажем про двадцатую годовщину убийства Китти Дженовиз
[43]
, и тут он звонит. Рассказывает, что у меня в последнее время был занят телефон и надо бы нам поужинать на неделе. Я отвечаю, что занята, устала, слишком много работы. Уильям все талдычит название нового итальянского ресторана на Сансете.
