Усмехнулся сам на себя: тоже еще филер выискался. И
подумалось – а не хватит ли? На кой мне всё это надо? Повалял дурака и хватит,
пора домой.
Но сам знал, что никуда не уедет.
В 19.18 Дронов вышел в сопровождении какого-то противного
мужика, одутловатого, с зачесом на лысине. Коротко поговорили, потом
одутловатый сел в «сааб», где его ждал шофер, Дронов в джип, и разъехались в
разные стороны.
Роберт со всех ног кинулся к своей «девятке», припаркованной
за углом.
Рванул с места – как в кино, с визгом. Хорошо, джип ждал на
светофоре, а то потерял бы.
Вести наблюдение Дарновского никто не обучал, но следить за
приметным автомобилем оказалось несложно – черный горб торчал над плоскими
крышами отечественных легковушек, да и трафик в Басманове был не такой, как в
Москве. «Девятка» держалась от «гранд-чероки» метрах в ста, и ничего,
нормально. Выехав из города, Дронов дал газу – на сто шестьдесят, если не
больше. Роберт, как ни жал на педаль, соответствовать не мог, кубатура не та и
лошадей маловато. Джип оторвался от него, как от стоячего.
Но Дарновский продолжал гнать по шоссе – будто заранее знал,
что его настырность будет вознаграждена.
Через пару километров показался дачный поселок. Новехонький,
чистенький, с красивыми домами и здоровенными участками. На табличке написано
«Жучиловка».
Роберт сбросил скорость до двадцати. Ехал, вертел головой
вправо-влево.
И увидел за красивой кованой оградой черное чудовище.
Есть!
Шикарный у мафиозного чемпиона был дом, самая настоящая
вилла. А сад вообще заглядение – с пышными розовыми кустами, с оранжереей. Но
больше всего Роберту приглянулась ограда: не шибко высокая, через такую можно
перелезть и не будучи альпинистом. Опять же собака нигде не лает, тоже дело.
Тут будущий доктор наук захлопал глазами, затряс головой.
Опомнился.
Вы что, Роберт Лукич, совсем ку-ку? Какие еще альпинисты?
Какие собаки? Тоже Фанфан-Тюльпан выискался.
Так на себя рассердился, что когда садился в машину – со
всего размаха хлопнул дверцей. К чертовой матери уехал, не оглянулся.
Всё было правильно, только ночью он не смог уснуть.
Саундтрек ныл что-то тоскливое, смутно напоминающее сиротскую мелодию «Позабыт,
позаброшен». Роберт долго ворочался, потом потихоньку встал. Зачем-то оделся.
Сидел на кухне, курил.
Когда за окном начало сереть, из коридора вышла жена,
похожая на всплывшую из омута наяду (она всегда спала голая). Сонным голосом,
не разлепляя ресниц, спросила:
– Ты что? Пять часов. Бессонница? Прими элениум.
– В аэропорт надо ехать, баден-вюртембергская делегация прилетает,
– неожиданно для самого себя соврал Роберт.
– А-а.
Она скрылась в туалете, а он вдруг снялся и поехал.
Меньше чем через час был около дома Дронова.
Еще не рассвело, по крыше машины дребезжал мелкий дождик.
Всё, пора завязывать с этим дурдомом. Потрачу сегодняшний
день и баста, твердо пообещал себе Дарновский.
Джип выехал из ворот в полдевятого. Дронов сидел за рулем
один.
Еще полчаса спустя на крыльцо вышла женщина, и в ту же
секунду, словно специально дожидалось, из-за туч проглянуло солнце.
Она? Не она?
С бьющимся сердцем Роберт вылез из «девятки», подобрался к
решетке вплотную, но так, чтобы его прикрывали заросли.
Она! Ошибки быть не могло, он узнал тонкий, пожалуй, даже
угловатый силуэт.
Девушка медленно шла по дорожке, собирала букет хризантем.
Подолгу стояла перед каждым кустиком. Наклонив голову, смотрела, иногда даже
трогала бутон – и чаще всего проходила дальше. Будто прислушивалась, ждала
некоего сигнала. Срезала всего шесть цветков, а ушло у нее на это по меньшей
мере минут двадцать.
Ее лица Роберт пока не видел, девушка была повернута к нему
спиной.
Ну что, убедился, остолоп? Жива, здорова, не убил ее
страшный мафиозо, не расчленил. Да не просто жива – всё у чокнутой Аньки,
похоже, тип-топ.
Кимоно на ней такое, от которого и разборчивая Инка не
отказалась бы. Домашние туфли «Гуччи», из последнего каталога – жена на них
облизывалась, говорила, безумно дорогие. Ишь какой Царевной-Лебедью стала
прежняя Серая Шейка.
В общем, можно было с чистой совестью двигать восвояси, но
Роберт медлил. Очень хотелось, чтоб она повернулась. Еще разок посмотреть на ее
лицо, убедиться, что зомбирование, оно же сглаз, больше не действует.
Фигурка-то точно не фонтан. Локти острые, позвонки на шее
торчат. Присела на корточки – обнажились ноги, слишком тонкие, и коленки
костлявые.
Но тут девушка обернулась, провожая взглядом порхавшую над
дорожкой бабочку – и Дарновский вцепился обеими руками в решетку.
Как он мог поверить идиоту профессору? Как мог забыть этот
контур скулы, неповторимый разрез глаз, нежный рисунок рта?
А про зомбирование – чушь, бред. Ведь она на него даже не
глядела, вообще не видела.
Когда девушка снова повернулась к цветам, Роберт чуть
застонал, как от боли – не насмотрелся.
Прижался горящим лбом к железному пруту.
Снова начинало накрапывать.
Анна (а никакая не Анька!) зябко поежилась, ушла в дом.
Хотел он ее окликнуть, но не смог.
Это не безумие, сказал себе Дарновский. Безумием было
потерять целых четыре месяца!
Он не знал, сколько простоял так, прижавшись к решетке, но,
кажется, долго. Не заметил, что утро померкло, что дождь набирает силу.
Только когда за шиворот скатилась холодная струйка, поднял
голову, и стекла очков моментально забрызгало.
По-собачьи встряхнувшись, представитель сильного пола
спрятал очки в карман и полез по прутьям. Соскользнул. Снова полез. Со второй
попытки одолел ограду. Спрыгнул.
Удивительно. Всю свою жизнь просчитывал каждый ход, каждый
поступок, взвешивал все за и против, а тут ни на секунду не задумался.
Одно окно на первом этаже источало мягкое сияние. Она там,
понял Роберт. Включила свет, потому что в комнате сумрачно.
К входной двери соваться не стал. Вдруг в доме еще кто-то
есть?
