– … Саморамашел… Менгистухайлемариам, – повторял он вслух за
внутренним председателевым голосом (кстати сказать, преотвратным) белиберду,
сам же лихорадочно шевелил мозгами.
Нужно было переходить от обороны к наступлению, иначе
вылетишь в аут.
Он впервые переключил внимание на остальных членов приемной
комиссии, которые за все время не произнесли ни слова.
Ухоженная, миловидная женщина средних лет смотрела на
мученика с явной симпатией. «Бедненький, всё знает. Какая все-таки
несправедливость…» Эта и рада бы, но помочь не может. Ну ее.
Посмотрел на молодого мужика. Наверно, аспирант. Пялится на
Роба с интересом, даже с азартом. «Вундеркинд! Умотал Бегемота. Давай, очкарик,
пусть покрутится». И на этого надеяться не приходилось. Как и баба, сидит тут
для мебели.
А Бегемот (подходящая кличка) уже начинал беситься. Его
внутренний голос сыпал матюгами всё гуще. «Умник,…, наверняка еврейчик. По
документам мама-папа русские,…, наверняка бабушка какая-нибудь Сара Моисеевна,…
Точно – мать вон Лидия Львовна. Хм, Львовна».
– Вы извините, что я лезу с советами, – со сконфуженной
улыбкой сказал Роб. – Но вы бы меня лучше на логические способности проверили.
Я ведь понимаю, как это важно для будущего дипломата. А память у меня
феноменальная, по наследству досталась. Мой дедушка по матери, Лев Иванович
Соколов, был шахматный гроссмейстер.
Это он, положим, приврал, но в пределах допустимого: дед был
всего лишь чемпион Свердловска. Про бабушку Маро Ашотовну, наверное, лучше было
не поминать. Вдруг Бегемот армян тоже не любит.
Тот вытер лоб платком. «Господи Исусе, как же я устал от
всей этой хреномудии. На выходной плащик старый, шляпу на глаза и на электричке
в Лавру, святым мощам поклониться, с отцом Евлампием душой очиститься».
И по жирному фейсу скользнула тень умиротворенной улыбки. С
Евлампием? Так-так.
– А дедушка по отцу, – продолжал играть в наивняка Дарновский,
– у меня вообще всю Библию наизусть знал – и Ветхий Завет, и Новый. Дьячковский
сын, а до архиерея выслужился.
Здесь Бегемот хищно прищурился.
«Врет! Попался!»
– Да будет вам известно, молодой человек, что архиереи
относятся к монашествующим, то есть дают обет безбрачия и детей иметь не могут.
М-да, у вас слишком развита фантазия. Тем, кто любит приврать, в Московском
Государственном Институте Международных Отношений делать…
– Так он после революции перешел на сторону советской
власти, – простодушно улыбнулся Роб. – Расстригся, женился. Ему тогда уже за
пятьдесят было.
Вот это было сущей правдой. Если желаете, можете проверить.
Повезло дедушке Серафиму – тихо доработал бухгалтером на швейной фабрике до
37-го года, а там опять подфартило: не арест, а всего лишь инсульт.
И дрогнуло тут что-то в мутной душе председателя приемной
комиссии. Помог Робу покойный дедушка-архиерей.
«Мальчишка-то на нестеровского отрока Варфоломея похож».
– Живопись любите? – уже другим, помягчевшим тоном спросил
Бегемот.
– Очень, – внаглую попер Роб. – Особенно художника
Нестерова. Не поверите, бывает приду в Третьяковку – часами смотрю, оторваться
не могу… А больше всего люблю картину с отроком Варфоломеем. Знаете? В душе
что-то такое поднимается, словами объяснить трудно.
Председатель грозно высморкался. Пошевелил бровями.
«…………! Была не была! Уж одного-то. В крайнем случае,
Тарновский-Дарновский, скажу, перепутал. Захотят – пускай на экзаменах валят.
Парень-то золото».
Вышел Роб с собеседования весь употевший, но довольный.
Во дворе ждала Регинка, вся испереживалась. У нее-то было
всё схвачено, место на экономфаке папа-торгпред ей застолбил железно.
– Ну что, Робчик?
– Нормально.
– Ура!
Обняла его, поцеловала взасос – еле оторвал. Абитуриенты
смотрели на Дарновского с завистью: такая Мерелин Монро на шею вешается, а он
еще кобенится.
Регинка деловито прошептала:
– У меня ключи от дачи. Поехали, отметим?
Вот ведь пиявка ненасытная. Что он, нанялся? То на квартиру
к ней тащись, то на дачу. Никакого здоровья не хватит.
– Нет, теперь надо к экзаменам готовиться.
Сочинение про Павку Корчагина он написал осторожненько, чтоб
ни одной описочки. Получил, само собой, не пятерку, а четверку – «за
недостаточное раскрытие содержания», больше не нашли, к чему придраться.
А за английский тревожиться не приходилось, он был устный.
Экзаменаторша стародевического вида, со скрученной на
макушке русой косой, беззащитно помаргивала накрашенными глазами, да еще и очки
на кончик носа сдвинула, крольчатина.
Дарновский по-удавьи улыбнулся, мысленно пропел: «Гляжу я на
русые косы, ловлю твой доверчивый взгляд».
Вслух же сказал, с чувством:
– Good morning! What a nice day we are having today![3]
Глава пятая
Зиг хайль
Когда вернулся из кухни в коридор, отчима там уже не было,
только на линолеуме темнело несколько капель крови.
Это Рожнов правильно скумекал. Была у Серого задумка
съездить падле по рылу еще пару раз. И заодно тряхануть, не заначил ли где
трояк или хотя бы рублевик.
Торопиться надо было. Как бы менты не нагрянули. И еще
говорят, есть такая психическая неотложка, санитары там хуже мусоров. Скрутят –
не вздохнешь.
Про «сычовских» и думать было страшно. Поди объясняй, что не
нарочно Арбуза толкнул. Не кого-нибудь – самого Арбуза! За него «сычовские»
такую охоту устроят – не факт, что жив останешься.
Ну и со своими, «зонтовскими», немногим лучше. Что
«сычовские» Мюллера с пацанами круто отметелили, это железняк. А за дроновский
толчок вдвойне. Отвечать придется.
Серый поежился, вспомнив, как Мюллер одного парня из команды
на разбор поставил. А тот куда меньше виноват был. Всего лишь общак потерял,
восемнадцать рублей с копейками.
