– Сейчас увидишь, пойдем, – выпалила она" и потащила его за дом.
На лужайке вырос шатер. У столиков стояли газовые фонари для тепла, вокруг аккуратно расставлены стулья. Тарелки, стаканы и столовые приборы – на отдельном столе. Там же было место для еды; официантки расстилали скатерти и раскладывали салфетки. Китайские фонарики тихонько покачивались в ветвях грецкого ореха и на всех столбах, ветер колыхал связки воздушных шаров.
Элли наблюдала, как Том оглядывает все вокруг.
– Это праздник, – наконец проговорила она. Он провел рукой по волосам:
– Я уже понял.
– Не нравится, да? – Она повернулась к родителям. – Я же вам говорила, что ему все это не нужно! Говорила же?
Лицо отца потемнело от досады.
– Ты предпочел бы побыть один?
– Вы очень старались, – отвечал Том, – но что, если бы меня не выпустили?
Мать нервно рассмеялась:
– Твой отец даже такую возможность не рассматривал.
– Ни капли не сомневался, – беззаботно проговорил отец. – Обслуживание в ресторане я уже пару дней как заказал, настолько был уверен. – Он протянул руку и похлопал Тома по спине. – Ну, так что думаешь? Доволен?
– Все в порядке. – Том еще раз огляделся. – Как знать, может, даже будет весело.
– Ну, вот и отлично, – просиял отец. – Мы всех знакомых пригласили. Пусть весь мир знает, что скрывать тебе нечего… – Он показал на чемодан: – Отнесу вещи, а потом надо позвонить кое-куда… Ты пока расслабляйся, Том. Ты теперь дома, ничто тебе не грозит.
Мать положила ладонь Тому на щеку:
– Отнесу в дом твою куртку и проверю, как там еда. Странно, зачем они объясняли каждый свой шаг?
Это с тех пор, как Тома арестовали, у них появилась такая привычка. Заедука я в офис. Пойду наверх, может, удастся поспать. Скоро придет адвокат. Они как будто боялись, что исчезнут, если не скажут, куда собираются пойти в следующий момент и чем заняться.
– А вы двое что будете делать? – спросила мать. Том улыбнулся:
– Что-нибудь придумаем.
Пять
Комната для гостей была розовой, с тиснеными обоями. У Элли с матерью не было времени их переклеить, но они купили Тому новый матрас и сменили шторы. А еще повесили маленький телевизор на стенку и разложили на полках диски и книги.
Стоя в дверях, Том покачал головой:
– Как гость в своем же доме.
В комнате было темно, и Элли включила свет:
– Тебе папа разве не говорил?
– Может, что-то и говорил… – Он подошел к кровати, сел, разгладил покрывало. – Только вот я половины не слушаю из того, что он там бормочет.
– Он пытался заставить копов снять замок с твоей комнаты, но это так быстро не делается, оказывается. Но тут все новое, одеяло… мы с мамой покупали.
– А я всегда бабушку вспоминаю в этой комнате, – сказал Том. – С кучей таблеток и с этими ее заскоками. – Он огляделся, сморщил нос. – Тут и пахнет до сих пор бабулей.
– Комод мы на чердак убрали, так что не должно. Открой окно.
– А она в курсе, что произошло? – Он перевел взгляд на Элли. – Или ей не стали рассказывать, чтобы не позориться?
– Да она даже не знает уже, как ее зовут. По-моему, они ждали сперва исхода дела, прежде чем ей рассказывать.
– Исхода дела? Да ты, я смотрю, папу наслушалась. – Он пошарил в кармане, достал сигареты, подошел к окну и приподнял раму.
Он закурил и глубоко вдохнул дым в легкие. Звук был как мелом по доске, как вилкой по тарелке. В нем слышалось отчаяние. Ей захотелось заткнуть уши и отвернуться. Но она села и, не сводя с него глаз, стала смотреть, как он вдыхает и выдыхает дым – еще трижды. Наконец он повернулся к ней:
– Прости, Элли. Зря я так.
– Ничего.
– Меня отец довел уже. Уволил адвоката, из-за которого меня в первый раз не выпустили, нанял лучшего из лучших, а сам ему не доверяет, и разговаривает с ним так, будто перед ним пацан какой-то, только что из юридического.
– Он желает тебе самого лучшего. Том мрачно улыбнулся:
– Я места себе не нахожу.
– Скоро все кончится.
– Думаешь? А адвокат мой говорит, все только начинается.
Он выпустил в сад последнее облачко дыма и бросил окурок ему вслед.
– Хочешь кое-чем интересным заняться?
– Конечно.
– Хорошо. Тогда жди.
Он ненадолго отлучился и вернулся с ножницами. Вложил их ей в руку:
– Подстриги меня.
Она оторопела:
– Как? Коротко?
– Как можно короче сзади и по бокам. Длинные надоели.
– Но я не умею… никогда никого не стригла.
– Да ничего сложного. Как стричь траву.
Он сел на стул в углу у зеркала, расстелил газеты на полу.
– А ты не рассердишься, если плохо получится? Том сорвал майку:
– Сердиться не буду, обещаю. Да и выбора у меня особо нет. Ближайшая парикмахерская в центре, а мне по условиям освобождения туда нельзя.
Он оседлал стул, а Элли встала у него за спиной, занесла ножницы. Их взгляды встретились в зеркале.
– Меня никто еще не просил делать что-то такое… опасное, – заметила она.
– Скучная же у тебя жизнь, – рассмеялся Том. Она знала, как долго он отращивал эти волосы. Они стали его приметой, люди узнавали его по волосам. А… знаете, Том, парень со светлыми длинными волосами. И то, что он теперь решил подстричься, ее пугало. А что выбрал ее на роль парикмахера, при закрытых дверях, втайне от всех, – все это делало процедуру еще более рискованной в ее глазах.
– Нет, правда, Том, не могу. Что, если я слишком много отхвачу и ты лысым останешься?
– Прошу, Элли. Пока я не передумал.
Она взяла в руки длинную прядь волос и замерла с ножницами:
– Значит, можешь и передумать? И что тогда?
– Да шучу я. Режь.
И вот прядь за прядью волосы полетели на пол, на ее босые ноги. Ветер из окна разнес их по полу за пределы подстеленной газеты; они скучились в углу, как гнездо. По мере того как волос становилось меньше, его лицо менялось. Глаза стали больше, появились уши, шея теперь казалась чересчур тонкой. Она словно раздела его.
– Ты так кажешься моложе, – ответила она, когда он спросил, почему у нее грустный вид.
Что же такого грустного в этом, поинтересовался он, и она ответила, что, вообще-то, рада его стричь, ведь всегда завидовала его длинным волосам.
– Мне бы еще обмен веществ, как у тебя, – добавила она. – Ты вон ешь что хочешь, и тонкий, как палка, а я проглочу одну шоколадку, и сразу разносит, как на дрожжах. Ты у нас везунчик.
