– То есть давайте сделаем вид, будто я ничего такого не говорила?
– В суде никто тебя всерьез не воспримет, Элли. Из-за этого только подвергнешься допросу с пристрастием со стороны обвинения, а смысл? Том просто скажет, что не помнит, как ты говорила ему об этом. К тому же, если Карин не сумеет доказать, что все произошло без ее желания, разница в возрасте так мала, что не имеет значения.
В его глазах было что-то такое… то, как он смотрел на нее: улыбаясь, но пустым взглядом… Как будто все ее слова мог переиначить в свою пользу. Она вдруг поняла, что ненавидит его.
– Карин была очень пьяна, – заметила она. – Так пьяна, что, когда мальчики отнесли ее наверх, она даже говорить не могла. Вам Том об этом говорил?
Адвокат нахмурился:
– Они ее несли?
– И бросили на кровать Тома.
– Ты имеешь в виду других свидетелей, Фредди и Джеймса?
– Да, их. У Джеймса была палка, та, которой открывают жалюзи, – этой палкой он приподнял ей юбку. Она была совсем никакая, а эти трое стояли вокруг нее, смеялись и фотографировали на мобильник. – Голос Элли звучал громко – дождь не заглушал его, а, наоборот, делал звонче. Ей даже показалось, что, наверное, ее и в доме слышно. – А я им велела оставить ее в покое.
Она физически ощутила, как Барри напрягся. Он наклонился вперед и уставился на траву, словно там, внизу, происходило что-то очень примечательное.
– Потом Фредди и Джеймс пошли домой, но Карин была слишком пьяна и не могла даже пошевелиться, поэтому мы оставили ее на кровати, и Том спустился вниз спать на диване.
Ей хотелось, чтобы Барри отреагировал. Она смотрела на него и всем сердцем желала, чтобы он понял: Карин просто не могла дать согласие на то, что случилось потом. Но вместо этого он повернулся к ней и улыбнулся поджатыми губами.
– Это очень неловкая для меня ситуация, Элли, – сказал он, – поэтому я попрошу тебя больше ничего не говорить. – Он встал, сунув руки в карманы – тень выросла между ней и домом. – Мне ни к чему получать от тебя сведения, способные скомпрометировать твоего брата.
– То есть мне нельзя с вами разговаривать?
– Ты еще что-то хочешь сказать?
Она посмотрела на свои руки, и те показались ей чужими – так пассивно лежали они на коленях, в то время как голова шла кругом.
– Еще много чего.
– Элли, ты сообщила полиции, что за всю ночь ничего не видела и не слышала.
– Не хотела, чтобы у брата были проблемы. Он вздохнул:
– Тогда советую тебе обратиться к специалисту.
– Вы имеете в виду, нанять собственною адвоката?
– Да, это здравая мысль.
– Но вы сами попросили меня поговорить с вами. Пришли сюда и стали задавать вопросы.
– Я адвокат твоего брата и не могу допустить, чтобы сложилось впечатление, будто я тебя консультировал.
– Значит, вы ничего не сделаете?
– Ну, я поговорю с твоим братом. А потом порекомендую не вызывать тебя в качестве свидетеля.
В ее груди всколыхнулись горячие волны страха.
– То есть вы не хотите, чтобы я выступала в суде, чтобы я не проболталась и Том не сел в тюрьму?
– Я адвокат твоего брата и обязан действовать в его интересах. Ни под каким предлогом я не вызову тебя свидетельствовать в данной ситуации.
Она безжизненно кивнула.
– Пойду я, пожалуй, в дом, Элли.
Ей хотелось его остановить, заставить дослушать ее до конца. Но она не шевельнулась. Какой смысл? Она просто проводила его взглядом. Он прошагал по лужайке, открыл стеклянную дверь и вытер ноги о коврик.
Давай просто забудем обо всем, сказал Майки, никаких больше сообщений, ничего.
Помоги мне, Майки, хотелось закричать ей. Мне страшно. Даже не представляешь, как.
Будь он сейчас здесь, он бы взял ее за руку и они полетели бы над крышами в открытый космос, приземлились бы на какой-нибудь планете и стали встречать рассвет, а может, наблюдать за рождением звезды или другим событием, которого никогда не видел ни один человек на свете. Она положила бы голову ему на плечо, а он бы обнял ее одной рукой. И она бы все ему рассказала.
Ее мать вышла на крыльцо. На ней были резиновые сапоги, в руках тот же зонтик, что она одолжила Барри. Она ступала по траве осторожно, будто боялась, что небо свалится ей на голову.
– Ты что ему наговорила? – спросила она, подойдя достаточно близко. – Он сказал, что срочно должен поговорить с Томом в кабинете, наедине, даже отца не пустили. – Ее глаза впились в Элли. – Сказала ему то же, что и мне?
– Все будет хорошо, – прошептала Элли.
– Я тебя не об этом спрашиваю!
– Извини, мама, я так больше не могу.
– Ты куда это? – крикнула мать ей вслед, но Элли уже бежала прочь. – Вернись сейчас же!
За угол дома, потом за ворота на улицу, обегая лужи, разбрызгивая грязь; каждый шаг отбивал расстояние между ее семьей и миром за пределами родного дома. Она уже несколько недель не бегала. А не двигалась, казалось, несколько лет. Она готова была бежать хоть целую вечность. Ее ноги были сильными, здоровыми, как у дикого зверя. Она бежала и бежала вперед – мимо промокших деревьев, чужих домов и дворов, по размытой дороге к городу.
Тридцать три
Майки вылетел из квартиры и сбежал по лестнице. К черту лифт, так быстрее – всего пять пролетов. Сердце бешено билось. В самом низу он остановился – увидел ее на улице. Она стояла, подставив лицо дождю. С грохотом распахнув дверь, он подошел к ней:
– Ты что это задумала?
Ее платье промокло насквозь, джинсы тоже; даже с ресниц стекала вода.
– Мне надо было тебя увидеть.
– Нельзя вот так просто прислать эсэмэски и потребовать, чтобы я спустился, иначе поднимешься сама! Ты что вообще о себе думаешь?
– Прости. Я бы не стала к вам ломиться, конечно. Я же даже не знаю, в какой квартире вы живете. – Закрыв лицо рукой от дождя, она оглядела многочисленные окна их дома. – А в какой, кстати?
Он покачал головой:
– Ты не можешь здесь оставаться.
Ее глаза скользили от балкона к балкону, от двери к двери.
– Карин знает, что я здесь?
– Ты что, с ума сошла?
Лицо у нее было грустное и растерянное.
– Пожалуйста, не прогоняй меня. Ты же сам вначале за мной бегал, забыл?
Верно, и после этих слов ему стало стыдно. Чтобы унять угрызения совести, он показал окно их квартиры. Хотел, чтобы она знала: он ничего лично против нее не имеет. Дело совсем в другом.
– Голубая дверь, – проговорил он, – та, где у входа елка.
