— Maman
[13], — сказал Мистраль,
положив ей руку на плечо, — когда-нибудь мы вместе навестим Плувенов. Я же
их никогда не видел, хотя и во мне течет их кровь.
— Откуда у
тебя такие мысли? До сих пор тебя хватало только на рождественские
поздравления, да и то открытки писала я, а ты только подпись ставил, —
удивилась Адель, не на шутку встревоженная грустным настроением сына.
— Я должен
уехать, и мне важно знать, что, где бы я ни был, есть нить, связывающая меня с
моими корнями, — ответил он.
— Что это
значит, ты должен уехать? — Адель отказывалась его понимать.
— Я
познакомился с механиком гоночных машин. Он из Модены. Его зовут Сильвано
Ваккари. Он предложил мне работу у себя в мастерской. Для меня это очень важный
шанс, — объяснил Мистраль, глядя на мать с бесконечной нежностью. Ему не
хотелось, чтобы она думала, что, уезжая, он наносит ей обиду или покидает
навсегда.
— Когда-нибудь
ты свихнешься со своими моторами! — рассердилась Адель. — Только и
знаешь, что копаешься в машинах да гоняешь на них как угорелый. Видно, тебя в
детстве сглазили. Я ночей не спала, тряслась, когда же ты домой вернешься, а ты
все гонял на мотоцикле. Когда запаздывал, я уже видела, как ты лежишь,
раздавленный, где-нибудь на обочине. Помирала по сто раз, пока ты носился на
своих проклятущих железках. Потом ты познакомился с этой рыженькой из
Каннучето, дочкой Гвиди, я уж было подумала: ну, слава богу, хоть теперь
поумнеет. А ты, оказывается, решил преподнести мне эту чудную новость.
Для Адели это был
еще один жестокий удар. После смерти мужа она стоически переносила одиночество
и лишения, забывая о себе ради любви к Мистралю. Когда Талемико погиб, ей было
всего двадцать три года, и подруги спрашивали:
— Специалистка
, почему бы тебе снова не выйти замуж?
Она героически
несла все тяготы вдовства, даже когда молодая кровь заставляла мечтать о
присутствии мужчины в ее постели. Адель гасила свои желания, хоронила их под
пеплом разума и воли. У нее был Мистраль, своенравный, строптивый, прелестный,
обожаемый ребенок, заполнявший всю ее жизнь. Разве он смог бы вынести рядом с
собой присутствие чужого человека? А вдруг отчим окажется скор на расправу? Она
никому бы не позволила поднять руку на сына. Кроме того, в течение нескольких
лет после смерти Талемико она жила безумной надеждой: а вдруг в один прекрасный
день он вернется? Его лодка разбилась, но тело так и не было найдено. Много
ночей ей снился один и тот же сон: Талемико возвращался к ней, ложился в
постель и обнимал ее. Ей хотелось, чтобы сон никогда не кончался, но всякий раз
она просыпалась в одиночестве и в отчаянии.
Однако рядом с ней
спал маленький Мистраль. Глядя на сына, она находила в себе силы прожить новый
трудный день. Мальчик рос, Адель рассказывала ему об отце, порой всплакивая.
Однажды, стараясь утешить мать, Мистраль обнял ее за шею и сказал: «Когда я
вырасту, мамочка, я буду работать, заработаю много денег, и ты у меня станешь
важной дамой. Все у нас будет, как папа хотел». Она принялась покрывать нежными
поцелуями ручонки сына, уже тогда исцарапанные и перепачканные машинным маслом,
ведь он начал возиться с велосипедами и мопедами чуть ли не с тех пор, как
научился ходить. Он разбирал их, ремонтировал, совершенствовал и вновь собирал.
Какой-нибудь
полуразвалившийся мотороллер интересовал Мистраля куда больше, чем школьная
программа.
— Мне очень
жаль, Адель, — говорила ей учительница Сандра Амадори. — Мистраль
очень умен, но учиться не хочет.
Она возвращалась
домой и осыпала его горькими упреками на живописной смеси французского с
романьольским диалектом. Но когда испачканные детские ручки тянулись ее обнять,
гнев пропадал, Адель забывала о плохих отметках и прижимала его к себе. Эти
почерневшие от масла, тянущиеся к ней ручонки были ей дороже всего на свете.
По окончании
восьмилетки никакая сила в мире не могла его заставить продолжить занятия.
Примо Бриганти взял его на работу к себе в мастерскую. Мистраль приходил с утра
пораньше и работал с таким же рвением, с каким другие мальчишки осаждали
игральные автоматы. По вечерам хозяин был вынужден буквально гнать его домой: у
Мистраля всегда находилось какое-нибудь неотложное дело, чтобы подольше
задержаться в мастерской. Все свои заработки он тратил на сломанные мопеды,
ремонтировал их, доводил до ума, а потом перепродавал. Он ничего не читал,
кроме спортивных журналов, стены его комнаты были сплошь увешаны фотографиями
Нуволари, Варци, Фанджио, Меркса, Аскари, Стюарта и других гоночных асов.
Он знал, что ему
никогда не стать одним из них: ведь для участия в соревнованиях «Формулы» нужно
было быть богатым. Но он надеялся занять место главного механика в какой-нибудь
престижной команде.
Весной, как только
ему исполнилось восемнадцать, Мистраль сдал экзамен на водительские права и тут
же купил полуразвалившуюся малолитражку, которую превратил в настоящий красный
«болид», ставший предметом зависти для всех его друзей. Обо всем об этом Адель
успела вспомнить, сидя за столом напротив сына и все еще надеясь услышать, что
он пошутил, что никуда и никогда он не уедет.
— У тебя есть
Мария, — настаивала она. — Есть любимая работа. Неужели тебе мало?
— Мария
хорошая девушка, — согласился он.
— Так чего ж
тебе еще нужно? — нахмурилась Адель.
— Она
особенная. Второй такой нет и никогда не будет. Но вот работу я могу найти и
получше. Думаю, если бы отец был жив, он бы меня поддержал, — сказал
Мистраль, пристально глядя на мать.
Она опустила
голову, последние слова сына задели ее за живое. Впервые в жизни Мистраль
попрекнул ее именем отца.
— Мистраль, —
вздохнула Адель, сокрушенно качая головой. — Проклятый ветер. Надо же, я
сама наградила тебя таким именем. Ты подобен ураганному ветру, который,
говорят, срывает даже уши у ослов, все опрокидывает и переворачивает: людей,
предметы, чувства. Никто и ничто не может его остановить.
Мистраль уехал на
рассвете следующего дня. Его мать еще спала, и он оставил на кухонном столе
записку: «Maman, сегодня ночью я слышал, как ты плакала. Мне тебя очень жалко,
и поэтому я еще больше тебя люблю».
4
Вывеска была
несколько помпезной, но броской и запоминающейся. Крупно выписанные имена Ванды
и Марко короной венчали выведенную курсивом по желтому полю надпись помельче:
«Salon de beaut»
[14].
Французское название было не просто данью местной моде, отражавшей
международный престиж прославленных морских курортов. Салон Ванды и Марко, хоть
и расположенный в небольшом живописном прибрежном городке, по праву считался —
на зависть аналогичным заведениям в Римини и Форли — самой шикарной дамской
парикмахерской во всей Романье. Королевой стрижки и укладки была она, Ванда.
Марко же был всего лишь дорогостоящей игрушкой, декоративным, хотя и не лишенным
функциональности украшением. Посетительницам нравился этот романьольский кот,
неутомимо гоняющийся за любыми юбками, не разбирая возраста и состояния. На
Марко смотрели как на местный аттракцион, и он охотно, с ленивой, томной
грацией разыгрывал полностью отвечавшую его сути роль великовозрастного
шалопая, считая, что вносит свой вклад в процветание семейного предприятия.
Красавец был на двадцать лет моложе жены, настоящей уродины, но это не мешало
ему быть преданным спутником ее жизни.
