– Отказываешься, стало быть?
– Ага. Отказываюсь. Вот ключи от всех материальных благ возвращаю. А увольняться завтра приду, сегодня уже не успею.
– Ты хорошо подумал, сынок? Допустим, отцовская любовь тебе действительно без надобности… А насчет материальных благ ты не поторопился в пылу праведного возмущения?
– Да я о них и раньше не особо думал. Не жил богато, не фиг и начинать. Руки целы, голова на месте – не пропаду. И Лесю в обиду не дам. Она не дрянь и не Соня Мармеладова, понял? Она женщина, которой ты, мой так называемый отец, жизнь сломал. Все равно я тебе этого простить бы никогда не смог. Так что…
– Ага. Она у тебя не Соня, она святая Магдалина. Что ты заладил одно и то же, ей-богу? Ничьих жизней я не ломал! Она ж сама тогда за мной потащилась, как овца!
– Ага. И сама под глазок камеры легла. И сама кассету в телевизор вставила. Каприз у нее такой был – позору на свою голову поиметь немного. Да? А потом еще и жить с этим позором, носить его в себе камнем. Эх, да что с тобой говорить… Ты же чудовище, ты отморозок, ты про чужую душевную боль ничего не понимаешь…
– А у овцы бывает душевная боль? Это что-то новенькое! Этого я действительно не понимаю, ты прав. Я по другим законам живу. Если где-то есть овца, для нее обязательно волк природой приготовлен. А иначе гармония нарушается, сынок.
– Не называй меня сынком. И вообще, хватит разговоров. К чему они? Ты ж меня все равно не слышишь. Да если бы даже и услышал… Все равно. В общем… прощай. Ухожу я.
– Погоди…
– Да некогда мне годить. Дел по горло. Надо еще с Анькой разводиться, надо новую работу искать…
– В автослесари пойдешь? – тихо проговорил Командор, изо всех сил стараясь выпятить наружу остатки язвительной холодности. Из-за этого старания она и получилась довольно кислой, как серый февральский ветерок, изображающий злобную крещенскую вьюгу.
Андрей ничего отцу не ответил. Резко развернувшись, решительно пошагал к двери, выставив вперед лоб. Казалось, будто он и дверь отцовского кабинета собирался открывать лбом, как упрямый и сильный бычок, идущий напролом препятствию. Да и то – негоже бычкам таких препятствий бояться. Каждому свое. Кто-то в эту дверь хитростью, образованием, связями да умом ломится, а бычкам волчьи игры ни к чему. Им бы к земле да к овцам поближе пристроиться. Зеленая трава на лугу – она для всех трава. Не устрицы свежие, конечно, но тоже еда, между прочим.
– Постой! – уже в дверях ткнулся Андрею в спину грозный отцовский окрик, но он так и не обернулся и тем более не услышал брошенного ему вслед с раздражением: – Хотя бы ключи от машины забери, идиот…
Бросив на стол так и не востребованную связку ключей, Командор нервно сплел пальцы рук и вытянул их чуть вперед, и они затрещали надрывно и незнакомо. Он даже вздрогнул от этого унылого звука – сроду такого неврастенического жеста за собой не замечал. Нет, каков идиот этот его сынок! Простота неблагодарная, тварь невоспитанная, лохомань подзаборная. Сволочь. При дурок. Шизофреник. Сзади тихо скрипнула входная дверь, и он снова вздрогнул, обернулся радостно…
В дверях стояла красивая Наташа. Улыбалась в точно выдержанной и правильно обустроенной секретарской манере, ловила глазами его душевный настрой. Настроя тебе захотелось, значит? Что ж. Сейчас ты его получишь…
– Пошла вон отсюда, тварь продажная…
– Что? – опешила Наташа, моргнув длинными наращенными ресницами.
– Пошла вон! Вон пошла! Проститутка! Чтоб я тебя не видел здесь больше! Никогда! Вон! Без выходного пособия! Тварь! Дешевка продажная! Подстилка рыночная!
За Наташей давно уже закрылась дверь, а он все никак не мог остановиться, до хрипоты изрыгая из себя ругательства. Потом, захлебнувшись, замолчал, будто вынырнул из горячей бездны, задышал часто, отер испарину со лба. Нет, надо что-то с собой делать, так больше нельзя… Может, психоаналитика грамотного себе нанять? А может, сразу психиатра? Или геронтолога для борьбы с возрастным неврозом? Надо что-то делать, что-то срочно предпринимать! Бежать от тоски, от неожиданного и унизительного сыновнего «прощай». Да как он посмел, идиот? Отродье неблагодарное, свинопас нищий…
Верткий красный «пежо» с готовностью притормозил около голосующего Андрея, гостеприимно распахнулась дверца.
– Тебе куда, мужик? – весело спросил водитель.
– На Восточную, новый дом напротив рынка, желтый такой, знаешь?
– Садись, поехали.
Андрей плюхнулся на переднее сиденье, выдохнул тяжело, как после долгой пробежки.
– Что, мужик, проблемы? – выруливая от обочины и пристраиваясь в ряд машин, сочувственно спросил водитель.
– С чего ты решил, что у меня проблемы? – удивленно повернул к нему голову Андрей.
– Так по роже видно… У тебя на лбу крупными буквами написано, что разговор тебе крепкий предстоит. С женой разводишься, да?
– Откуда ты… А впрочем, действительно так. Развожусь, брат. Точно.
– А зачем? Другую бабу завел, что ли?
– Ага. Завел. Вернее, полюбил.
– Ну и дурак… Уходить-то зачем? Ну, понравилась другая, бывает… У меня, например, знаешь как? У меня что ни день, то разная баба нравится. Иногда так нравится, что колбасить во все стороны начинает, глупости всякие делаю. И что мне теперь, каждый день новую семью заводить? У меня и так уже третья.
– Да нет… Это не то. Я ж говорю – полюбил…
– А какая разница? Я тоже всех люблю.
– Слушай, чего пристал? Я к тебе ехать сел и деньги за это платить, а не разговоры разговаривать! Смотри, зеленый уже горит…
– Да вижу, вижу… Уж и поговорить нельзя… – вздохнул парень и грустно посмотрел на Андрея. Помолчав немного, сердито добавил: – Вовсе не нужны мне твои деньги! Мне, может, просто рожа твоя родной показалась? Стоишь на дороге, граблями машешь… Ну, думаю, наш человек. А ты… Какие нервные все стали…
– Да ладно, не обижайся. Эти ж дела не обсуждаются с первым встречным, сам понимаешь.
– Ага, понимаю… А только все равно – можно я тебе совет дам? Из личного, так сказать, опыта?
– Ну, если из личного, то давай… – обреченно махнул рукой Андрей.
– Ну, тогда, значица, так… Допустим, понравилась тебе баба, и ты ей тоже понравился, поскольку ничего себе мужик. Но ведь никто не знает, на сколько часов и дней вы друг другу понравились, так? Хорошо, если месяца на два. А вдруг только на два дня? Ушел ты от своей… как у тебя супружницу величают?
– Анной.
– Ну вот. Ушел ты от своей Аньки, пришел к новой милой, жить стали. А через неделю она говорит – чтой-то мне Петька из третьего подъезда ужас как понравился… Даже больше, чем ты. Так что проваливай, милый мой, откуда пришел. Я, понимаешь ли, женщина честная, одновременно с двумя мужиками спать пока еще не привыкшая. Вот и все твои нравились-перенравились, люблю – не люблю…
