Опершись о Риткину руку и с трудом подняв организм из сидячего положения, Леся проковыляла в ванную, глянула в зеркало, с полминуты внимательно присматривалась к своему отражению, будто не узнавая. Да, фингал назревал под глазом порядочный, тут Ритка была права, но вовсе не в этом было дело. Лицо в зеркале показалось ей чужим. Еще утром, когда умывалась, там было ее лицо, а сейчас – нет. Ушло из него выражение, которое бывает у задумчивых спаниелей, то есть выражение добродушной печали пополам с детской наивностью. Глаза смотрели пусто и зло, губы сжаты плотной старушечьей скобкой, и даже наплывающий фингал, казалось, в это новое лицо органически вписывался, был его безобразным, но абсолютно логическим продолжением. Что ж, надо полагать, она, молодая женщина Леся Хрусталева, навеки кончилась? Последняя капля надежды выбита чужим толстым кулаком, и теперь надо начинать жить сызнова и привыкать к лицу, выражающему одну только злобную безнадегу? А что, с таким лицом, наверное, жить легче. Потому что нету, нету больше никаких сил. И точка. Все. Хоть убейте.
Холодное отчаяние тут же пробежалось дрожью по настрадавшемуся организму, с вожделением хозяйки вбирая его в себя, темной волной ударило в голову. Глубоко вздохнув и тут же захлебнувшись избытком отчаяния, она схватилась ладонями за горло, то ли всхлипнула, то ли взвыла на одной короткой ноте, на подгибающихся ногах прошла из ванной к себе в комнату.
– Леськ, да чего ты… – испуганно топала вслед за ней по коридору Ритка. – Да будет тебе! Если из-за каждой идиотки так горевать, то и слез не хватит! Ну, Леськ…
– Оставь меня, пожалуйста. Дай пореветь спокойно, – собрав остатки последних сил и отчаянно дрожа лицом, развернулась к ней от двери Леся. И тут же ее закрыла. Прямо перед Риткиным любопытным носом.
И впрямь – что за охота на чужое горе смотреть? Ясно же, что в таком состоянии человек ни жалости, ни утешений не принимает. Лишние они в таком состоянии, раздражают только. Бросившись на узкую тахту и зарывшись лицом в подушку, она вся без остатка отдалась нахлынувшей безысходности, рыдала надрывно, до хрипа, до боли в горле, сотрясала тело сладкими свободными конвульсиями, ничуть не сдерживаясь и авто мати чески следуя идущему откуда-то изнутри горестному импульсу. А что – в самом деле имеет право. Сколько можно идти ветру навстречу и ставить для непролитых слез героические плотины? И хорошо, что ей по морде дали – нечего себя тешить обманной борьбой за место под солнцем! Ясно же как белый день, что не предусмотрено там для нее места. И пора уже с этим смириться. Пусть все в одну кучу валится, пусть! Никто не виноват, что у нее такая подлая сиротская судьба вышла – и семья по ее глупости-слабости не сложилась, и сестра Саша бросила, загуляв по просторам далекой страны Америки, и образования стоящего у нее нет, и квартиры своей нет, и работы тоже нет, и надо теперь ждать, когда пройдет фонарь под глазом, чтоб хотя бы иметь возможность из дому выйти… А как, как ждать-то? На какие такие средства она будет сидеть и ждать?
Точно так плакалось ей однажды в детстве, когда мама потеряла ее в большом гастрономе. Помнится, стояла она в толпе, маленькая и дрожащая, терла кулаками мокрые глаза, звала маму, заходясь в безысходном крике. А теперь и позвать некого. Вскоре слезный поток иссяк сам собою и тело запросило сна, быстро погружаясь в тяжелую истому. Вытянув из-под себя плед, она едва успела закутаться в него с головой и тут же улетела в сон, будто спасалась от безнадеги. Показалось ей, однако, что на грани наплывающего сна прошелестел над ухом тихий голос, очень похожий на мамин, – спи, спи, доченька… Перед рассветом всегда самая черная ночь. Запомни – перед рассветом…
Как пришел из школы племянник, она уже не услышала. Ритка открыла ему дверь, скорчила упреждающую страдальческую гримаску – не шуми, мол.
– А что такое? – испуганно прошептал Илька. – Что-то с Лесей плохое?
– Да ничего. Спит она, я заглядывала. Представляешь, побили ее…
– Кто?!
– Жена приходила того мужика, который тебе телефон принес. У Леськи теперь точно такой фингал, как и у тебя. И тоже под правым глазом. Один в один! Будете теперь ходить, как бомжиха с бомжонком.
– Ой, да ладно… Мы и без фингалов с Леськой бомжи получаемся. Без определенного места жительства. И все-таки, теть Рит, я не понял… А зачем эта жена приходила-то? Что ей Леська плохого сделала?
– Да откуда я знаю? Дурацкие вопросы задаешь! Я и сама еще от шока не отошла. Пойдем лучше на кухню, поедим чего-нибудь… А Леська пусть поспит, не мешай ей. Ты яичницу с колбасой будешь?
– Что? – поднял он на нее испуганные, ничего не понимающие глаза. – Какую яичницу?
– О господи… Обыкновенную, какую! Глазунью!
– А… Нет, я не хочу, спасибо. А откуда она взялась, эта жена?
– Ну, может, и не жена… Хотя нет, она точно жена. Она его «своим мужиком» называла. И еще – «моим Андрюхой».
– А Леська-то тут при чем?
– Во пристал! Да ну тебя к лешему! Сами в своих делах разбирайтесь! Одна суета с вами, ей-богу! Оно мне надо, сам подумай? Еще и драк мне тут не хватало! Прямо хоть от квартиры отказывай.
Сердито фыркнув, Ритка развернулась и ушла на кухню, откуда вскоре донесся аппетитно скворчащий звук разлитых по сковородке яиц. Илья постоял в прихожей еще какое-то время, старательно хмуря лоб и будто соображая что-то, потом сунул руку в карман куртки, потом, бросив портфель на пол и присев около него на корточки, начал вытаскивать из него разного рода мятые бумажки, с озабоченным видом в них вглядываясь. Наконец, искомый предмет нашелся – глянцевая картонная полоска в синей рамке с фирменным логотипом сбоку, с именем, выписанным синими четкими буквами. Оглянувшись на дверь их с Лесей комнаты, постоял еще какое-то время в нерешительности, потом прошел на цыпочках в ванную, запер за собой дверь. Пальцы дрожали, и он никак не мог совладать с ними, тыкая в маленькие кнопки мобильника. Наконец, с третьей попытки получилось, и веселый мужской голос ответил сразу, весело и уверенно:
– Да! Слушаю! Кто это?
– Это… Это Илья вам звонит… Здравствуйте!
– Здравствуйте… Не понял, какой Илья?
– Ну, тот самый. Который у школы стоял. Вы у меня еще жвачку попросили, а потом…
– А, да! Понял, понял! Привет, Илья! Ну, как там твои обидчики? Надеюсь, прижали хвосты?
– Да. Спасибо вам. Все в порядке. Только я не поэтому звоню.
– А что? Еще какие-то проблемы есть? Ты говори, не стесняйся!
– Да я не знаю, как вам это сказать… В общем, тут ваша жена приходила, и у тетки моей теперь фингал.
– Что? Не понял… Какая тетка? А, ну да, ты же с теткой живешь… А чья жена-то приходила?
– Да ваша, ваша жена! Я же говорю – ваша! Она пришла и побила Леську, мою тетку! Вы ей скажите, пожалуйста, чтобы она… Ну, чтобы… Леська – она слабая, ее бить никак нельзя!
– Хм… По-моему, ты что-то путаешь, парень…
– Нет, ничего я не путаю. Вас же Андреем зовут?
