* * *
С устройством на работу сразу не заладилось, что было и неудивительно. Сохранившийся после первой кризисной волны работодатель стал на зарплату жадноватым и в части нового наемного персонала слишком уж разборчивым, как богатая капризная невеста. Первый вопрос по телефону сразу в лоб – про наличие высшего образования. Странно. Зачем, скажите, простому компьютерному оператору нужно высшее образование? Для красоты статистики, что ль? Еще б наличие банковского счета потребовали да умение танцевать модную нынче сальсу. Сволочи несчастные. Акулы капитализма.
В очередной раз бросив на рычаг трубку, Леся сердито перелистала одну газету, потом другую, потом третью. Все, больше для нее ничего нет. Придется идти фасовщицей в магазин или в ночной киоск торговкой. На этой грустной мысли и застал ее звонок в дверь, и душа дрогнула предчувствием неприятностей. Потому что не зря говорят: где тонко, там и рвется. А еще говорят: пришла беда – отворяй ворота. А может, этот звонок по Риткину душу? Вон она как радостно бросилась на его зов, застучала пятками по коридору! Надо выглянуть на всякий случай…
Нехорошая была у Ритки привычка – всем дверь открывать. Глянет в глазок, удостоверится, что там не мужик с топором стоит и не смерть с косой, и распахивает ее на всю ивановскую. И сейчас так же распахнула, впустив в прихожую странного вида деваху. В том смысле странного, что смахивала эта деваха на пришпоренную и обалдевшую от быстрого бега лошадь – волосы дыбом, ноздри раздуты, бешеные круглые глаза чуть из орбит не выскакивают. И одета она была странно – дорого и несколько карикатурно одновременно. Будто на нее сначала модные шмотки надели, а потом уже надули через трубочку до невероятно квадратных размеров.
– Тебя, что ль, Лесей зовут? – пошла она полной грудью на Ритку.
– Не-е-е… – испуганно проблеяла та, вжимаясь в стенку и шустро показывая пальцем в сторону Лесиной комнаты. – Леся там…
– Ну, я Леся… А вы, собственно… – пришлось выйти ей на авансцену событий, но довести вопрос до логического конца она не успела.
То, что произошло в следующий момент, было для нее не то чтобы и неожиданностью даже. Скорее это было переходом организма в новое состояние, совершенно незнакомое и наивно-изумленное. Оказывается, испытываешь особое чувство, сродни откровению, когда тебя по лицу кулаком бьют. Смесь удивления, боли и продолжающегося неверия в то, что это с тобой, и только с тобой происходит. Оказывается, это твоя голова от удара в скулу резко запрокидывается, и твои зубы с противным лязгом хряпают один о другой, а затылок пребольно стукается об стену, издавая глухой и гулкий звук. Нет, она видела, конечно, как идет на нее деваха по узкому коридору, как она заносит внушительный толстый кулак для удара, но сигнала опасности организм почему-то не выдал. Потом, уже зазвенев головой, сам по себе тихо сполз по стеночке на ватных ногах, продолжая изумленно принимать в бок тяжелые пинки разъяренной незнакомки. Господи, что ж у нее сапоги-то такие тяжелые, как солдатские кирзачи?
– Э! Э! Ты что творишь-то, сволочь? – прозвучал по верху волной визгливый Риткин голос. – Совсем рехнулась, что ли? Ты кто вообще такая?
– Я – кто такая? Это она – кто такая!
Cквозь плохо сведенные ладони, которыми пыталась закрыть лицо, увидела Леся направленный на себя мелко дрожащий сосисочный палец. Палец был очень выразительный – с ярким и длинно-красным ногтем, с красивым толстым кольцом, мертвой хваткой вцепившимся в круглую мякоть.
– Она – моя жиличка! Что тебе от нее надо? Не смей ее больше трогать!
– Да она моему мужику на шею вешается, подстилка худосочная! Я думала, тут и взаправду баба видная…
– Какому мужику? Нету у нее никакого мужика! Одна она живет, с ребенком! Если б был, что бы я, не знала, что ли? – с обиженной уверенностью прокричала Ритка, будто возмущаясь самой возможностью присутствия в Лесиной жизни неведомого мужика.
– Не знаю ничего! Мне доложили, что мужик мой к ней похаживает! – отмахнулась от Ритки деваха и, присев на корточки и придвинув к Лесе лицо, прошипела тихо, но злобно: – Слышь, ты, малахольная… Еще раз чего услышу – все кости переломаю. Поняла? Остаток жизни на костылях проведешь. Учти, я баба отчаянная, за мной не заржавеет. Я своего Андрюху никому не отдам.
Леся хотела ей было ответить, что ни про какого Андрюху она и слыхом не слыхивала, но язык почему-то не послушался, будто в страхе присох к нёбу. Да и Ритка ее опередила, затараторила над головой, поднимая голос до самой крайней визгливой ноты:
– Немедленно покиньте мою квартиру, женщина! Что это вы себе позволяете? А вдруг у нее сотрясение мозга? Да я сейчас милицию вызову!
– Ладно, не пищи, маломерка, а то по швам треснешь, – поднимаясь с корточек и выстраиваясь перед Риткой во весь рост, надменно проговорила незнакомка. – Ишь, разбухтелась! Нужна мне твоя квартира! А мозги я твоей жиличке и впрямь хорошо сотрясла, на пользу пойдет. Подумает вдругорядь, прежде чем на моего мужика вешаться да в гости его зазывать.
– Немедленно вон! – простерла руку в сторону входной двери Ритка. На фоне незнакомки она и впрямь смотрелась несколько маломеркой, тем более заметно было, как она отчаянно трусила, прикрываясь праведным хозяйским возмущением.
– Да ладно… И без твоих указаний уйду. Не шибко бухти. Больно надо…
Цокая о паркет острыми каблуками сапог, она медленно прошла к выходу, переваливаясь мощными, круглыми, помещенными в эластичные брюки ягодицами. Леся отняла ладони от лица, стала смотреть туповато, как уплывают из ее поля зрения лаковые сапоги с оплывшими, будто приклеенными к ним сверху мясистыми коленками. С полем зрения, однако, явно было что-то не то. Не потому, что колени незнакомки произвели на нее впечатление, а будто оно, поле зрения, уменьшалось довольно быстро в размерах, затягивалось по краям серой неприятной пеленой. И с лицом что-то нехорошее происходило, словно тянулась одна его половина вверх, сама по себе, и трудно было моргнуть, распахнуть глаза шире, чтоб отвести наваждение. А вот и Риткино перепуганное лицо вплыло в оставшееся узенькое пространство поля зрения, и красивые Риткины глаза раскрылись испуганными блюдечками, брызнули сочувствием, сразу приобретя сходство с лучезарными очами толстовской княжны Марии Болконской.
– Рит… А что это такое было? – слабым голосом пролепетала Леся, дотрагиваясь до болезненного места на лице. – За что она меня… кулаком? Про мужика какого-то кричала… Я так и не поняла, Рит?
– Я так думаю, Леськ, это жена была. Того самого, который Ильке телефон принес и визитку оставил.
– А я тут при чем? Я его даже не видела ни разу… Что у меня с лицом, Рит?
– Обыкновенно что. Фингал под глаз садится. Здоровенный. Надо бодягу приложить.
– А у тебя есть?
– Что – есть?
– Ну, бодяга эта…
– Да откуда? Что я, каждый день с женатыми мужиками якшаюсь, что ли? Ты бы вставала, Лесь… Подойди к зеркалу, сама посмотри. Давай руку, я тебе помогу.