– Нет! Дядя Тэдди обязательно вернется! Уверяю тебя.
Ей хотелось накричать на ребенка за то, что она вслух
заявила о тех кошмарах, которые Сирина старалась побороть. Но голос Сирины
дрожал, как дрожал сотни раз за последнее время, и она поймала себя на мысли,
что ей хотелось бы повернуть часы вспять. Если бы только было возможно закрыть
глаза и вернуться обратно в те дни, которые она делила с Брэдом, зная, что он
защитит ее, что он будет с ней… вернуться обратно в те золотые дни… или в
Париж… или в первые дни в Риме. Несколько недель назад она написала Марчелле,
сообщив ей страшную весть. В ответе, который та продиктовала одной из служанок,
работавших вместе с ней, она пыталась успокоить Сирину, заверяла в своей любви
и обещала молиться за нее. Но теперь ей нужно было намного больше. Ей хотелось
иметь кого-то рядом, того, кто держал бы ее за руку, кто подбодрил бы ее,
убедил, что она справится.
В последующие месяцы бывали дни, когда она действительно
задавалась вопросом, выживут ли они. Месяцы, когда она едва-едва наскребала
денег, чтобы заплатить за квартиру, когда скапливалось множество просроченных
счетов, когда им приходилось есть ореховое масло и хлеб с вареньем или же одни
яйца. Никогда прежде не доводилось ей испытывать подобной бедности. Во время
войны монахини обеспечивали ее безопасность, даже в римском дворце и она, и
Марчелла не имели проблем с продуктами. Но теперь не к кому было обратиться, не
было никого, кто мог бы помочь ей, никого, кто мог бы дать взаймы, когда оставалось
всего два доллара. Снова и снова вспоминала она о документе, который подписала
для Маргарет Фуллертон. Если бы ее не вынудили подписать эту проклятую бумагу,
то теперь ей и Ванессе было бы, по крайней мере, что есть. У Ванессы были бы
красивые платья и не одна повидавшая виды пара маленьких туфелек. Однажды,
поддавшись отчаянию, Сирина едва не обратилась к ним за помощью, но не смогла.
В самой глубине своего сердца она знала, что из этого ничего не выйдет.
Маргарет Фуллертон настолько ненавидела ее, что ничто не переменило бы ее
отношения. Эта ненависть простиралась так широко и глубоко, что даже
захватывала Ванессу, ее единственную внучку. Маргарет и гроша бы ломаного не
дала, пусть даже они погибали бы от голода. Сирина подозревала, что именно этого
и хотелось свекрови.
Лишь радость встречи и общения с Ванессой после рабочего дня
заставляла ее бороться со всеми трудностями. И только письма, приходившие от
Тэдди, согревали сердце. Деньги, которые она зарабатывала в магазине, позволяли
им держаться на плаву. Случались дни, когда казалось, что она свалится от
усталости, когда хотелось кричать от отчаяния. Но день за днем, шесть раз в
неделю, она отправлялась в город работать, разгуливала по этажам магазина в
самых последних творениях модельеров, раздавая образчики парфюмерной продукции,
или же стояла у входной двери в сногсшибательном меховом пальто. Выступала в
показах мод, когда они случались в магазине.
Лишь на второй год работы Сирина получила повышение, ее
взяли для работы в салоне мод. Теперь она демонстрировала одежду для избранных
посетителей и участвовала в больших показах. Она показывала лишь самые
изысканные платья лучших модельеров Нью-Йорка или Парижа. Она быстро усваивала
тайны своей новой профессии: как укладывать волосы на дюжину различных чарующих
фасонов, как в совершенстве пользоваться косметикой, как двигаться, как
улыбаться, как показать одежду, создавая неповторимый образ. И если раньше она
была красивой, то теперь, овладев в совершенстве новым мастерством, она
выглядела так, как никогда прежде. О ней много говорили в магазине, люди
останавливались, чтобы просто посмотреть на нее. Женщины-покупательницы глядели
на нее с завистью и восхищением, словно она сама являлась произведением
искусства. Их мужья не сводили глаз с Сирины, сраженные наповал ее красотой, и
прошло совсем немного времени, как ее заметило рекламное агентство магазина.
Каждую неделю в газетах появлялись ее фотографии, и к концу второго года работы
ее начали узнавать на улице. Мужчины часто приглашали ее в рестораны. Ее приглашали
на званые вечера и торжества относительно незнакомые люди, но для всех ответ
неизменно оставался один. Она отвергала все предложения без всяких исключений.
Ей хотелось только одного – вернуться скорее домой к Ванессе, поиграть с
маленькой золотоволосой девчушкой, которая так сильно походила на Брэда, петь с
ней глупые песенки, подыгрывая на стареньком пианино, которое Сирина купила на
аукционе, читать книжки, вместе с ней мечтать. Как-то раз Сирина сказала
Ванессе, что та станет красивой известной дамой.
– Как ты, мамочка?
Сирина улыбнулась:
– Нет, гораздо красивее меня, глупышка. Все будут
останавливаться и смотреть на тебя на улице. Ты станешь удачливой и счастливой.
Сирина порой замирала, уставившись в пространство невидящим
взглядом: она вспоминала о своих собственных мечтах. Этого ли она хотела? Чтобы
на нее смотрели? Иметь успех? Для нее работа моделью была единственной
возможностью выжить, но это была какая-то странная жизнь – зарабатывать своим
внешним видом. Часто она чувствовала себя глупой и никчемной, как манекен,
каковым она, в сущности, и являлась. Но это не имело никакого значения – она не
могла позволить себе сомневаться. Ей требовалось выжить.
Жизнь протекала на удивление пусто. У нее был ребенок,
работа и их квартирка. И ничего кроме. Ни мужчины, ни друзей. Ей не с кем было
поговорить, не к кому обратиться. Казалось, что теперь в ее жизни не осталось
места ни для кого, кроме ее ребенка. А по ночам она, бывало, сидела и читала
или писала письма Тэдди. Проходили недели, прежде чем они достигали его в
отдаленных портах Кореи. Теперь он уже стал почти ветераном и писал ей длинные
письма, в которых высказывал свои мысли о войне. Она казалась ему совершенно
бессмысленной бойней, войной, в которой Америке не выиграть. Он мечтал
вернуться домой или же перебраться в Японию. Бывали времена, когда Сирина по
несколько раз перечитывала его письма, вспоминая его лицо в день их первой
встречи… то, как он выглядел во фраке на свадьбе Грега… в день, когда он принял
Ванессу… в момент окончания Стенфорда. Теперь довольно часто она путала лицо
Тэдди с лицом мужа. Получалось так, словно за последние два с половиной года
они перепутались в ее голове.
На третье Рождество, встреченное ими в одиночестве, Сирина и
Ванесса отправились в церковь и помолились за него. Так они поступали каждое
воскресенье. В ту ночь Сирина лежала в постели и плакала. Ей было не по себе от
одиночества и усталости, от прожитых в одиночестве лет, от бесконечных часов
работы в магазине. Не было никого, кто поделился бы с ней силой. Неделю за
неделей она с нетерпением ждала писем от Тэдди. Именно они помогали ей жить.
Именно в письмах к нему Сирина находила отдушину, она изливала в них душу. В
каком-то смысле это был единственный контакт с мужчиной.
На работе она почти ни с кем не разговаривала. Просочился
слух, будто до замужества она была итальянской принцессой. Все почему-то
решили, что она заносчива и высокомерна, но тем не менее, отдавали дань ее
красоте. Никто из сотрудников магазина не пытался завязать с ней дружеские
отношения. Никто и не догадывался, какой одинокой она оставалась за холодным
фасадом принцессы. Только Тэдди, читая ее письма, знал о боли и одиночестве, о
воспоминаниях о муже, которые со всей очевидностью сквозили между строк в ее
письмах.
