Сирина внимательно взглянула на настоятельницу.
– Думаю, дело не в этом.
– Могла бы ты написать кому-нибудь другому?
– Только одному человеку.
Марчелла, их старая служанка! Муссолини разрешил принцессе
оставить лишь одну служанку. Несколько преданных слуг выразили готовность
бескорыстно служить своей госпоже, но и на это власти не дали разрешения.
Епископ умер прошлой зимой… Осталась только старая служанка…
– Завтра я напишу Марчелле. – Девушка радостно
улыбнулась. – Мне следовало бы догадаться об этом раньше.
– Уверена, с твоей бабушкой все в порядке…
Сирина кивнула, но сомнения не оставили ее. Бабушке было уже
восемьдесят… Всякое могло произойти.
Письмо, отправленное Марчелле, возвратилось через четыре
недели нераспечатанным. На нем стояла пометка почтальона, гласившая, что
«Марчелла Фабиани больше не живет по указанному адресу». Неужели они
отправились на ферму? Может быть, жизнь в Венеции стала трудной? Тревога росла,
Сирина окончательно замкнулась. Через неделю она отправила письмо бабушке на
ферму в Умбрию. Но и это письмо не нашло адресата. Сирина отправила письмо
мажордому и получила его нераспечатанным с пометкой «умер». В течение первых
недель и затем месяцев ужас и отчаяние сменились тупой болью. Что-то произошло,
в этом не приходилось сомневаться, но узнать, что же именно, не было никакой
возможности. Никого не осталось, за исключением Серджио, разумеется… Только
после окончания войны у нее появится возможность вернуться в Италию и выяснить
все.
Для этого у нее имелось достаточно денег. Прощаясь с
Сириной, бабушка дала ей толстую пачку американских долларов. Девочка не знала,
откуда у бабушки американские деньги, однако на следующий день, оставшись одна
в ванной, Сирина насчитала тысячу. И еще десять тысяч долларов монахини
получили по тайным международным каналам. Эти деньги должны были пойти на
оплату расходов, связанных с пребыванием Сирины в монастыре. Девочка знала, что
значительная часть этой суммы еще не была израсходована. Каждую ночь, лежа в
постели, она мечтала, как с их помощью вернется в Италию после войны. Она
отправится прямо в Венецию и там все выяснит. Если с бабушкой что-то случилось
по вине Серджио, тогда она немедленно поедет в Рим и убьет его.
Эту мысль Сирина лелеяла на протяжении почти двух лет. Война
в Европе закончилась в мае 1945 года, и с того момента Сирина планировала
возвращение на родину. Другие дети ждали известий от родителей, но Сирине
достаточно было только оформить документы и достать билет. Не требовалось даже
разрешения монахинь. Ей уже исполнилось восемнадцать лет, а в поезде она
встретила свое девятнадцатилетие. Казалось, на то, чтобы добиться разрешения на
проезд, ушла целая вечность, но все же, наконец, оно пришло.
Мать Констанция отвезла девушку в нью-йоркский порт и
устроила на корабле. Прощаясь, она крепко обняла Сирину.
– Помни, дитя мое, что бы ни случилось, не в твоей
власти изменить прошлое. Прими то, что есть, и надейся на лучшее.
Слезы наполнили огромные зеленые глаза Сирины, сверкавшие
ярче изумрудов. Юная девушка стояла перед старой монахиней, разрываемая
противоречивыми чувствами признательности и ужаса, скорби и сожаления.
– Вы были так добры ко мне все эти годы, матушка.
Благодарю вас.
Сирина порывисто обняла монахиню. Прозвучал корабельный
гудок, на этот раз пронзительнее прежнего, и мать Констанция покинула каюту. Ее
последние слова были:
– Храни тебя Бог.
Это было девять дней назад. Воспоминания о матери Констанции
все еще всплывали в памяти, когда Сирина наблюдала, как наступает рассвет. Она
с изумлением смотрела на розовато-серое небо, а поезд продолжал мчаться мимо
полей, не обрабатывавшихся уже несколько лет. На них виднелись воронки от бомб.
У Сирины сжималось сердце от боли за свою страну, за тех людей, что были
вынуждены переносить лишения и страдания, пока сама она жила в Америке в полной
безопасности. Сирина чувствовала себя так, словно была чем-то обязана всем им,
словно должна отдать им часть себя, часть своего сердца, своей жизни. В то
время как она вкусно ела и сладко спала на берегу Гудзона, итальянцы страдали,
боролись и умирали… Сердце Сирины бешено колотилось под стук колес мчавшегося
вперед поезда. Она смотрела на восходящее солнце, золотившее раннее утреннее
небо. Наконец-то она была дома…
Полчаса спустя поезд прибыл на вокзал Санта-Лючия. Медленно,
почти не дыша, Сирина вышла из поезда, пропустив вперед старых женщин, детей,
беззубых стариков и солдат. Девушка стояла на перроне вокзала, который можно
было сравнить с черным ходом в Венецию, припоминая знакомую картину, которую
она наблюдала дважды в год, когда ребенком вместе с родителями возвращалась из
Рима. Но теперь родителей нет, да и она вернулась сюда отнюдь не с каникул.
Перед ней лежал новый мир и новая жизнь. Сирина неторопливо вышла на
привокзальную площадь, окунувшись в яркий солнечный свет, заливавший старинные
здания и отражавшийся в воде канала. Несколько гондол покачивались у причала,
целый флот лодок виднелся на водной глади у пирса. Гондольеры зычно зазывали
пассажиров. С ее появлением все пришло в сумасшедшее движение. Сирина впервые
за последние годы счастливо улыбнулась.
Ничто как будто не изменилось, и в то же время все стало
другим. Война закончилась, огненный смерч пронесся над страной. Сирина, как и
многие итальянцы, потеряла всех своих близких. Сияющая золотом Венеция уже не
раз была свидетельницей подобных трагедий и опять выстояла. Господи! Какое
счастье вернуться на родину и жить жизнью своей страны!
– Синьорина! – прокричал гондольер, с восхищением
глядя на длинные стройные ноги девушки. – Синьорина!
– Да… гондолу, будьте добры.
– К вашим услугам. – Гондольер низко поклонился и
помог ей устроиться. Сирина назвала адрес и откинулась на спинку сиденья.
Искусно управляя своим судном, гондольер повел его в потоке гондол и лодок,
скользивших по Большому каналу.
Глава 2
Гондольер уверенно вел гондолу по Большому каналу. Сирина
погрузилась в нахлынувшие воспоминания: воспоминания, которых она страшилась
целых четыре года… Залитая солнечным светом фигура Духа-Хранителя на здании
таможни, казалось, проводила ее взглядом, когда они проплыли мимо. Гондола
покачивалась в знакомом до боли ритме. Сирина помнила его с детства и любила.
Не изменившиеся за многие столетия достопримечательности Венеции выплывали
буквально повсюду. От их поразительной красоты перехватывало дыхание. Вот
Золотой собор во всем своем великолепии, а вот собор Писарро… Внезапно выплыл
мост ди Реальто. Они проплыли под ним, продвигаясь дальше по Большому каналу
мимо многочисленных дворцов: Гримани, Пападополи, Пизани, Мосениго, Контарини,
Грацци, Резонико – мимо самых знаменитых и красивых дворцов Венеции, пока,
наконец, неторопливо не проплыли под Академическим мостом, затем мимо дворца
Садов Франчетти и дворца Дарио, потом справа показалось стройное здание церкви
Санта-Марии делла Салюте. Проскользнув перед дворцом Дожей и колокольней,
гондола неожиданно оказалась перед собором Сан-Марко. Гондольер приостановил
гондолу, и Сирина насладилась открывшимся ей прекрасным зрелищем, почти
лишившим ее дара речи. Она чувствовала то, что, должно быть, чувствовали во все
времена венецианцы, возвращавшиеся домой из долгих морских странствий,
возвращавшиеся, чтобы с наслаждением вновь открыть то, что оставили дома.
