– Итак, Сирина?
– Чем ты меня пугаешь, старая колдунья?
Они пререкались так уже около двух недель, говоря друг с
другом яростным шепотом на итальянском. Однако эта пикировка была приятным
перерывом. Этим утром Сирина работала не покладая рук с шести утра и почти до
самого полудня.
– Если не будешь вести себя подобающим образом, я тебя
разоблачу!
Сирина с удивлением посмотрела на старушку.
– Как? Украдешь всю мою одежду?
– Как тебе не стыдно! Нет, расскажу майору, кто ты на
самом деле!
– А, ты опять за старое. Марчелла, дорогая моя, сказать
тебе по правде, не думаю, чтобы это хоть как-то их волновало. Ванны должны быть
вычищены, и совершенно не важно, кто это сделает – принцесса или простая
служанка. А судя по тому, как упорно майор работает за столом каждый вечер, не
думаю, что он будет шокирован этим известием.
– Ошибаешься!
Марчелла с угрозой посмотрела на девушку, и Сирина покачала
головой.
– Что это означает?
Переехав во дворец, майор проникся теплыми чувствами к
Марчелле, и Сирина заметила, как они часто беседовали. За несколько вечеров до
этого разговора она даже видела, как Марчелла штопала ему носки. Однако сама
после их первой встречи старалась держаться от него подальше. Майор казался
чересчур догадливым, чтобы Сирине захотелось вертеться вокруг него. Но в то же
время она несколько раз видела, как он наблюдал за ней, при этом в глазах у
него светилось множество вопросов. Слава Богу, что ее бумаги в полном порядке,
на случай если он вздумает их проверить.
– Ты опять болтала с майором?
– Он очень хороший человек, – заявила Марчелла,
взглянув с укором на юную принцессу, продолжавшую стоять на коленях на полу в
ванной комнате Чарльза Крокмена.
– И что из этого? Он же не наш друг, Марчелла. Он
солдат. Работает здесь так же, как и мы. И его совершенно не касается, кем я
была.
– Он считает, что ты очень хорошо говоришь
по-английски, – проговорила Марчелла.
– Ну и что?
– Может быть, он поможет тебе найти работу получше.
– Не нужна мне работа получше. Мне нравится эта.
– Ах… неужто? – В глазах Марчеллы заблестели
слезы. – А мне помнится, как на прошлой неделе ты плакала из-за трещин на
ладонях. И не ты ли не могла спать по ночам, потому что у тебя сильно болела
спина? А как твои колени от постоянного скобления пола, а твое…
– Хорошо… хорошо! Хватит! – Сирина вздохнула и
вновь склонилась к тазу с мыльной водой. – Неужели тебе не понятно, Челла?
Это же мой дом… наш дом, – быстро поправилась она.
Глаза старой служанки предательски заблестели, и она нежно
похлопала Сирину по щеке.
– Ты заслуживаешь гораздо большего, дитя мое…
У Марчеллы разрывалось сердце, когда она думала о том, как
судьба несправедлива к этой девочке. Не успев вытереть слезы, она неожиданно
увидела Чарли Крокмена.
– Извините, – пробормотал он и поспешил исчезнуть.
– Не за что, – крикнула ему вдогонку Сирина.
Ей нравился этот человек, но она редко разговаривала с ним
по-английски. Ей нечего было ему сказать, как, впрочем, и остальным военным,
обосновавшимся во дворце. Для нее все перестало иметь какое-либо значение. Все,
за исключением того, что она должна жить здесь, во дворце. Сирина цеплялась за
воспоминания, ей казалось, что она у себя дома. И единственное, что занимало
все ее мысли, когда она переходила из одной комнаты в другую, так это уборка,
мытье, натирание полов воском, стирание пыли, а по утрам, застилая постель
майора, она представляла, будто убирает постель своей матери. Единственное, что
отгоняло мечту, – это то, что в комнате стоял крепкий запах лосьона,
табака, специй, а не роз и лилий, собранных в долине, как было десять лет
назад.
Закончив чистить ванну Чарли Крокмена, Сирина взяла ломоть
хлеба, кусок сыра, апельсин и нож и не торопясь отправилась в сад. Присев на
траву и опершись спиной на любимое дерево, она стала смотреть на холмы.
В это же время по саду прогуливался майор. Увидев Сирину, он
долгое время наблюдал, как девушка аккуратно очищала апельсин, а затем лежала
на траве, глядя на листву дерева. Какая-то таинственная аура окружала работящую
племянницу Марчеллы. Он очень сомневался в их родстве, но бумаги ее были в
полном порядке, и работала она весьма упорно. Какая в таком случае разница, кто
она? Однако странность в том и заключалась, что для него это было очень важно.
После неожиданной встречи в темном кабинете он часто думал о ней, стоя у окна и
глядя на эту иву.
Не выдержав, майор приблизился к месту, где отдыхала
девушка, и осторожно присел рядом, глядя ей в лицо. Увидев Фуллертона, Сирина
села, расправила на коленях фартук, прикрыв ноги в толстых чулках, и только
потом посмотрела на него.
– Вы всегда удивляете меня, майор.
Вновь он отметил, что она говорила по-английски лучше
обычного, и внезапно поймал себя на мысли, что готов признаться ей, что она
сама все время удивляет его. Но вместо этого он только улыбнулся. Легкий
сентябрьский ветерок взъерошил его светлые волосы.
– Ты любишь это дерево, не так ли, Сирина?
Девушка кивнула, глядя на него с детской улыбкой, и
протянула апельсин. Для нее это был огромный шаг. В конце концов, он тоже был
солдатом. А до сих пор она ненавидела всех солдат. Но в нем было нечто такое,
что вызывало доверие, побуждало верить ему. Может быть, сказывалось, что он был
другом Марчеллы?.. Взяв половину апельсина, Фуллертон ласково посмотрел на
Сирину и молча принялся отламывать дольки.
– Когда я была маленькой девочкой, под моим окном росло
такое же дерево… Иногда я разговаривала с ним по ночам.
Сирина внезапно покраснела, чувствуя себя ужасно глупо, но
майор лишь удивился, а глаза его отметили гладкость ее кожи, изящные линии ног,
вытянутых на траве.
– Ты разговаривала и с этим?
– Иногда, – призналась она.
– Этим ты и занималась тогда, в моем кабинете?..
Девушка медленно покачала головой, вдруг сделавшись
грустной.
– Нет, мне просто хотелось увидеть его. Мое окно… Окно
моей комнаты располагалось так же, как и то.
– А сама комната? – тихо спросил он. – Где
она?
– Здесь, в Риме.
– Ты бываешь там? – Он сам не понимал почему, но
ему хотелось узнать о ней как можно больше.
В ответ девушка лишь пожала плечами.
– Теперь в моем доме живут другие.
– А твои родители, Сирина? Где они?
Задавать людям такой вопрос после войны было опасно, и он
отлично понимал это. Медленно, со странным выражением глаз она повернулась.
