– Ой, ну зачем это, Дим? – недовольно скосила на бутылку подведенные глаза Галя. – Я же за рулем все-таки… Ты что, забыл?
– Ой, а я тоже не буду! Спасибо, не надо! – смущенно запротестовала Женя. – Я сейчас быстро поем и уйду! Так неловко получилось, что вы… Шампанское-то зачем…
– А вы что, тоже за рулем, Женя? – хитро взглянул на нее Дима.
– Нет, я не за рулем, но… – осторожно проговорила Женя, скосив боязливо на Галю взгляд.
– Не надо, Дим! Не открывай! Отнеси обратно! Чего это ты вдруг? – снова капризным тоном потребовала Галя и даже носиком будто в воздух от досады клюнула. – По-моему, никакой особенной причины нет, чтобы…
– Тихо, девушки! Не возражать! А то в участок отведу! За оказание сопротивления работнику милиции! – лихо скручивая проволоку с белой головы бутылки, быстро проговорил Дима. Женя и опомниться не успела, как желтое игристое вино полилось весело по бокалам, как один из этих бокалов оказался у нее в руке… – Ну, с наступающим, девушки? Желаем всем и всего?
– Ну что ж, тогда с наступающим… – пожав плечами, вежливо потянула к нему свой бокал для традиционного звонкого столкновения Женя. – И вас, Галя, тоже… Счастья вам в Новом году…
Галя улыбнулась, будто оскалилась, взглянув на Женю с любопытной досадой. Женя отметила про себя невольно, что даже зубки у Гали были остренькие. Не дай бог, наверное, такой вот щучке на зубок попасться. Ишь, как злится откровенно. Можно сказать, даже явно демонстрирует свою злую досаду. Оно и понятно – чему ей в самом деле радоваться-то? Сидела себе девушка вдвоем с кавалером, может быть, планы на вечер строила… А тут на тебе – сиди и пей шампанское с посторонним лицом. То бишь с ней, с Женей. И мучайся вопросом – кто она есть такая, эта Женя, которую так вероломно привел за стол кавалер?… Или он не кавалер никакой? А кто тогда? Муж? Нет, не похоже, что муж. Если б мужем был – не нервничала бы так откровенно. Более достойно бы тогда нервничала. И не разглядывала бы ее так исподтишка пристально. Жене даже пришлось взглянуть на нее нахально-вопросительно – чего, мол, на меня смотреть-то? Так и подавиться могу…
– Что, Жень, тоже новогодними подарками озабочены? – как ни в чем не бывало повернулся к ней Дима, покачивая бокал с шампанским за тоненькую ножку. – Вот же нервный какой праздник, правда? Никогда не знаешь, как близким своим угодить…
– Ну почему – не знаешь? Были бы деньги, а знание к ним быстро приложится… – пробурчала Женя, отправляя себе в рот порядочный кусок бифштекса. – Плохо, когда у тебя знаний лишку, а денег не хватает…
Дима хохотнул довольно, взглянув на Женю с интересом. Даже пришлось глаза в тарелку опустить пугливо от этого интереса. Вообще, он другой был сейчас, совершенно другой, этот милицейский майор Дима. Хотя оно и понятно – не на службе же. Женя даже подумала: таким он ей больше нравится… И тут же, будто подавившись этим «нравится», закашлялась нестерпимо. Господи, чего это она? Ведет себя как идиотка деревенская! То острит некстати, то глаза опускает, но кашлем вдруг заходится… Галя взглянула на нее то ли сочувствующе, то ли сердито, потом, утопив голову в своих мехах, отвела взгляд на публику, всем своим видом показывая, что она не просто так сидит да пьет шампанское, а ожидает нетерпеливо, когда эта пришлая дамочка съест поскорее свою котлету и свалит уже из круга их интимного общения побыстрее. «Хоть бы сказал ей, что ли, кто я такая есть… Чтоб не нервничала зря… – пытаясь остановить кашель, с тоской подумала Женя. – Сказал бы, что я просто случайная ему знакомая… Или не знакомая, а… как у них там… Проходящая по делу свидетельница? Или я не свидетельница никакая? А кто я тогда, интересно?»
– Ну? И как вы этот конфликт для себя решаете, Женя? Между знанием и средствами? – с интересом спросил Дима. – Поделитесь опытом!
– Да никак не решаю, в общем. Так в конфликте и маюсь все время! – махнула рукой Женя, отпивая большой глоток шампанского и вытирая набежавшую от приступа кашля слезу. – И кто этот дурацкий праздник с его обязательными подарочными и прожорливыми атрибутами придумал только?
– Как это – кто? Царь Петр Первый, конечно! – удивленно взглянул на нее Дима. – А вы что, не знали?
– Не-а! – весело помотала головой Женя.
– Вообще-то стыдно этого не знать, девушка… – медленно и сквозь зубы вдруг процедила Галя, продолжая скользить взглядом по сидящим за столиками отдыхающим, – есть вещи, о которых не знать нормальному человеку просто неприлично…
– Ну, значит, я такая и есть… неприличная! – весело рассмеялась Женя, ничуть на нее не обидевшись.
– А по-моему, нет более ужасного неприличия, чем судить о чужом неприличии, – тихо пробормотал Дима, не взглянув даже на свою девушку. И продолжил как ни в чем не бывало: – Да-да, Женечка, именно Петр Первый для нас все эти ужасы и придумал! Захотелось ему, понимаете ли, к Европе подлизаться! До него в России началом нового года считалось первое сентября, а он решил, чтоб у нас все как у них было. И даже указ издал специальный, в котором все прописал – чтоб, мол, знатные да именитые перед воротами домов своих большие украшения из деревьев еловых чинили, а бедные – хотя бы одним деревцем иль веточкой. И чтоб стоять тем украшениям по седьмое января включительно.
– А насчет подарков как? Святая обязанность на подарки разоряться тоже петровским указом была установлена? Или получилось так, как у нас всегда и получается? Заставили дурака богу молиться, а он и лоб расшиб?
– Вот про подарки не знаю. Про подарки я вам ничего вразумительного не скажу. Наверное, эта традиция уже сама собой к нам из Европы как-то переползла, вместе с украшениями из еловых деревьев. Вот и маемся теперь всеобщей оголтелостью…
– Ну да. Про оголтелость – это вы правильно сказали. Именно оголтелость. Попробуй поплыви против этого течения! Никого ж не волнует, что, может, у тебя на сей момент возможностей нет, например… Петр Первый вон умный был. Вон как четко расписал – богатым ставить деревья, а бедному можно и веточку. А нам никто такого не распишет. Мы носимся по магазинам, как дураки озабоченные. Что богатые, что бедные… Я вот уже три часа здесь брожу, а толку никакого!
– Три часа?! Не-е-е, я столько не выдержу… – протянул весело Дима. – Со мной по магазинам ходить – мучение сплошное. Правда, Галь?
Галя, будто с усилием вытащив свой взгляд из глубин равнодушного созерцания, уперла его в Диму рассеянно. Наверное, ей так хотелось – чтоб именно рассеянно. Наверное, она думала, что это со стороны очень романтично выглядит. Вроде как мне и дела никакого нет до вашего этого дурацкого разговору. На самом деле никакой такой рассеянности во взгляде ее вовсе не наблюдалось. Наоборот, кольнул он живейшим любопытством и прежней досадой. Вроде того – что это за идиотку ты в наш двухместный интим привел? Ну ладно, понятно еще, почему привел. Пожалел женщину. А вот по какому такому праву ты с ней разговоры всякие ведешь да шутки шутишь, очень хотелось бы знать…
Попялившись таким образом на Диму и так и не ответив на его вопрос, Галя снова отвернула лицо к публике, отпила медленно из своего бокала, тем самым задав начало совершенно неловкой паузе. Дима уставился на нее в недоумении, поморгал светлыми короткими ресницами, а Женя даже рассердилась слегка – вот же поганка какая! Что она ей сделала-то? И так же понятно, что чувствует она себя свиньей бессовестной из-за неловкого этого вторжения, зачем же еще и усугублять эту ее неловкость? Еще и в неграмотности неприличной ее упрекнула! Да сама ты такая! Эх ты – нэсэ Галя воду, коромысло гнэтся…
