– Не… не было… женщины… – икнув и оглянувшись на Ивана испуганно, вполне осмысленно проговорил Коля. – Никогда…
– Ой, пиджак! Он же в пиджаке был! – словно опомнившись от грустного зрелища, метнулась в квартиру Тамара. Пиджак сразу бросился ей в глаза – висел торжественно на плечиках в прихожей. Сама она туда его и повесила три дня назад.
Вернувшись на площадку, она сунула пиджак в руки Ивану, и тот, догнав Колю, старательно пристроил его ему на плечи. Последнее, что увидела Тамара, – яркий след от утюга на спине своего незадавшегося кавалера. Вскоре всхлипнула, с трудом открываясь под Колиными слабыми похмельными руками, входная железная дверь.
– Ну, вот и все. Путь к жилищу свободен, хозяюшка. Заходите, не бойтесь. Неприятности ваши на этом закончились, – весело обратился к Тамаре Иван.
Правда, веселым у него был лишь голос, лицо оставалось по-прежнему непроницаемым. Жестким и твердым, как суровая кирпичная стена. «Такого увидишь поздно вечером на улице, и впрямь шарахнешься от него испуганно, – тут же подумалось ей. – От такого лица любой пьяница вмиг протрезвеет и куда угодно дорогу забудет. Вон Коля сразу каким смирным стал, будто только на свет народился…»
– Ой, божечки ты мои-и-и… – тихо, на одной ноте, завыла Тамара, войдя в квартиру и оглядевшись. – Что он натворил-то здесь, посмотрите, люди добрые…
Иван, как единственный представитель всех «добрых людей», встал у нее за спиной, покачал головой сочувственно. Потом наклонился, поднял с пола отвалившуюся от шкафа дверцу, повертелся, отыскивая место, куда бы ее прислонить. Под ногами у него что-то отчаянно хрустнуло, потом полоснуло лучом по глазам, отразившись в свете загоревшейся под потолком голой лампочки.
– Зеркало разбил… – посмотрев под ноги, грустно прокомментировала Тамара. Потом подняла грустный взор к потолку, сощурилась на лампочку, произнесла на той же ноте: – И люстру мою новую куда-то дел, сволочь… Пропил, наверное… Я эту люстру пять лет берегла, только-только повесила. И шкафы вон все разворотил. Деньги искал, что ли?
– Тамара, я еще чем-нибудь могу вам помочь? – хмуро поинтересовался Иван, пристроив, наконец, дверь в промежуток между шкафом и диваном.
– Да чем тут поможешь теперь, Иван… Теперь уборки одной на два дня хватит… Тут уж я сама…
– Тогда я пойду?
– Постой… Как это – пойдешь? – испуганно повернулась она к нему. – Нет, погоди… А вдруг он вернется?
– Он не вернется, Тамара. Даю вам стопроцентную гарантию, что он никогда сюда больше не вернется. Не бойтесь.
– Ну и все равно – погоди… Погоди хоть немного, не оставляй меня среди всего этого… одну! Давай мы с тобой чаю попьем, а? Ну, пожалуйста…
– Хорошо. Давайте попьем чаю, – смирился со своей судьбой Иван. – Вы там пока разберитесь на кухне… с чаем, а я попытаюсь дверь к шкафу приладить, как смогу. Хотя я в этих делах небольшой специалист, но попробую.
– Ага! Давай, попробуй! – метнулась Тамара на кухню, и вскоре оттуда послышалось ее прежнее жалобное поскуливание: – Ой, божечки ты мои-и-и…
Впрочем, с кухонной проблемой она управилась довольно быстро – видимо, Коля в проявлениях своего пьяного буйства кухню не очень жаловал. Стол, конечно, был завален грязной посудой, и раковина тоже, и пришлось все это хозяйство срочно перетаскать в ванную да замочить там в горячей воде. А пару чашек да чайник и промыть можно, и протереть насухо полотенцем. Даже и чай хороший в дальнем углу шкафчика нашелся. Хорошо, что Коля до него не добрался. Хотя, скорее всего, ему не до чаю было.
– Иван! – вскоре позвала она своего спасителя на кухню. – Иди сюда, будем чай пить! Правда, я сахару не нашла, но зато чай у меня хороший, крупнолистовой! А еще я банку варенья в шкафу нашла, этот ирод не успел до нее добраться!
Иван пришел, сел осторожно на хлипкую кухонную скамеечку, поглядел вокруг себя, пожал плечами:
– Нет, я все-таки не могу отделаться от чувства, что я здесь был когда-то… Точно, был!
– Да что ты заладил, ей-богу – был да был! Если кажется, креститься надо! Или у тебя это… как его? Сонюшка мне однажды рассказывала, что так бывает с людьми… Будто бы все время кажется, что с ними это уже раньше происходило. Я забыла, как это по-умному называется!
– Дежавю? – тихо подсказал ей Иван.
– О! Точно! Так и называется! Ишь ты, тоже знаешь… Тоже шибко грамотный, значит. Сам-то один живешь или с родителями?
– Один. Меня год назад комиссовали по ранению, теперь один живу.
– А работаешь где?
– Охранником в банке.
– Что ж, не густо у тебя с работой…
– Да. Не густо. Я согласен. А куда было еще идти? Я ж образования не успел получить. После школы сразу в армию ушел, потом на контракт подписался… А когда комиссовали, не нужен стал никому. Нет, я не жалуюсь, не один такой. Я сам справлюсь. Вот, в институт поступил, сейчас учусь заочно.
– Трудно, поди?
– Очень трудно. Бывает, целыми ночами за книжками сижу. Но ничего, я упорный, в отца.
– А не женишься почему? – страшно довольная тем, что вывела его на откровенность, осторожно поинтересовалась Тамара.
– Так не встретил еще свою, ту самую… В этом деле я тоже весь в отца пошел. Он у меня всю жизнь одну только женщину любил… Он ее любил, а она его бросила. Потом он на матери моей женился… Ну, чтоб просто одному не быть. Они плохо жили, скандалили все время. Я так думаю, она ревновала его. Он рано умер, иссох весь от тоски… А мать сразу за другого замуж вышла, еще двоих детей родила.
– Поэтому ты и решил из армии домой не приходить, да? – вздохнула сочувственно Тамара. – Потому и на контракт подписался? Я понимаю – чего ж хорошего-то, когда дома тебя не шибко ждут…
– Ну да. Наверное. Я теперь живу один, у матери своя семья. Нет, я ей не чужой, конечно, но… Просто она сейчас счастлива, а я ей слишком уж отца напоминаю… Не любил он ее. Он ту жен щину всю жизнь любил, которая его бросила. Однолюбом был. И я, наверное, в него пошел. Тоже однолюб, наверное.
– Однолюб, говоришь? Это хорошо, что ты однолюб… – тихо проговорила Тамара, будто примериваясь со всех концов к этому его свойству. – Это очень даже хорошо…
Она уж совсем было приготовилась и продумала, как бы половчее ввернуть в разговор свою сестру Соню, чтобы пристроить ее поудачнее к этому «хорошему однолюбству», как вдруг Иван произнес неуверенно:
– Не знаю я, хорошо это или нет. Может, и не очень. Отцу, например, это качество одно только горе принесло. Он, знаете ли, особенную женщину любил…
– Так наша Сонечка тоже особенная! Уж такая особенная, что больше и придумать нельзя! – радостно перебила его Тамара. – Только я тебе голову на отсечение даю, что Сонечка уж точно горя никому не принесет! Она тихая, спокойная, умненькая…
– Да. Я понял уже. Спасибо, – отчего-то очень смутился Иван. – А отец, он поэтессу одну любил…
