— Нет, Сереж, не надо сегодня, прошу тебя… — отчаянно залепетала Ксюша, пытаясь вырваться из его цепких рук. – Не надо, не могу…
— Чё это вдруг не надо–то? – со злобой произнес Серега, выдвигая на середину комнаты старый колченогий стул и с силой наклоняя к нему Ксюшину голову. – Всегда надо было, а тут не надо… Держись крепче руками, чё трясешься вся? Тоже мне – не надо ей…Целка выискалась…
В следующий миг ее всю пронзило незнакомое ранее ощущение — будто это вовсе и не Серега так по–хозяйски вошел в нее, а унижение, долго дремавшее, зашевелилось больно и отчаянно в теле, и снова те же непривычные — горячие и соленые слезы полились из глаз, закапали одна за другой на драную обивку стула. Она вдруг ясно увидела себя со стороны и ужаснулась: господи, как же ей жить теперь с этим проснувшимся внутри унижением, как с ним справляться – сил–то и правда никаких нет…
Так и проплакала до конца дня, вытирая горячие щеки пахнущими рыбой руками. И еще бы поплакала – да некогда, надо работу заканчивать, ехать домой через весь город… Приткнувшись у окошечка в переполненном трудовым народом трамвае, она впервые за много лет не стала прибегать к спасительной своей привычке — не достала из сумки припасенный заранее маленький томик Блока, не окунулась с головой в чудный мир его стихотворений, а особенно в свое любимое – про то, как «веют древними поверьями ее упругие шелка…» Просто сидела и смотрела в окно на темный зимний город – и думала, думала… Господи, какое ж наказанье – эти думы! И эта страшная, открывшаяся в одночасье правда про себя, про Ксюшу Белкину, — тоже наказанье божье… Зачем ей это? Она ж не справится, не по силам ей! «Надо с Витей поговорить! Он все знает, он придумает, и успокоит, и всему найдет объяснение, и засыплет цитатами из библии…» — решила Ксюша, выйдя на своей остановке и направляясь дворами в сторону своего дома. – « Сейчас прямо и поговорю, а то с ума сойду…»
* * *
— Да ты послушай меня, Ксюшенька, чего ты сразу в панику ударилась? – глядя на нее огромными грустными глазами с растекшимися под ними черными болезненными разводами, тихо и ласково говорил Витя. – Успокойся… Посмотри, как у тебя руки дрожат!
С трудом оторвав от подлокотника кресла неживую ладонь c просвечивающими сквозь тонкую кожу косточками, он тихонько дотронулся до Ксюшиной руки и даже попытался слегка сжать ее пальцы. Ксюша, улыбнувшись благодарно сквозь слезы, торопливо продолжила высоким, звенящим от волнения голосом:
— Вить, самое страшное, что я понимать понимаю, а бороться не в силах… Не могу себя заставить, не получается у меня! И как раньше жить тоже не могу! Мне теперь надо умереть, да?
— Постой, постой… Давай с самого начала разберемся, по порядку! Ты с чем так яростно захотела бороться, скажи мне?
— С унижением… — всхлипнула горько Ксюша. – Я раньше не думала, не видела, не замечала, что все так… Мерзко…
— Протест, значит, в душе твоей созрел? – рассудительно закивал головой Витя. — Так я понимаю?
— Да!
— Так Ксюшенька… Протест – это всего лишь накопившаяся злоба…
— Пусть! Пусть злоба! И что?
— А то! Будешь заниматься протестом – пойдешь по тому же кругу! Ведь что есть по сути протест? Всего лишь выплеск накопленного! Ты выплеснешь — оно снова накопится…Пустоты природа не терпит! И так до бесконечности… Только выплеснешь — опять накопится…
— А что тогда делать?
— Как – что? Прощать, конечно же. В смысле – не попустительствовать существующему и не принимать как должное, а пытаться понять – что и откуда берется, и мыслить, и рассуждать … Вот тогда тебе и откроется правда, и сама не заметишь, как спасешься!
— Что, просто прощать – и все? Как это?
— Да. Просто прощать – и все! Прощать и смиряться с достоинством. И не терзать себя злобой протеста!
— Нет! Ты не понимаешь, Витя! Есть вещи, с которыми никак невозможно смириться! Я просто всего тебе не могу рассказать… Нет, мне другому нужно научиться, не смирению! Помнишь, ты мне говорил, чтобы я объявила сама себе хотя бы один день смелости? Так вот, я очень хочу научиться этой смелости! И не на один день!
— Так ведь я говорил тогда не о смелости эмоций, а о смелости духа, Ксюшенька… О смелости уметь прощать! Научишься смелости духа – и не будет нужды протестовать! Потребности в протесте просто не будет. Ты сама другая будешь. Понимаешь? И никому в голову тогда не придет тебя унижать! Твой смелый дух этого не позволит.
— Правда?
— Правда.
— А как? Как этому научиться?
— Да очень просто! Вот с завтрашнего дня и объявляй себе первый день смелости духа! Не другим, а именно себе! Сколько же можно ходить в Ксюшах Белкиных? Ты ведь Ксения, между прочим! Самая красивая Ксения из всех Ксений, вместе взятых. Вспомни с утра об этом…
Глава III
Как быстро пришла в город весна – она и не заметила! Обрушилась слепящим солнечным потоком, обнажив его жизненное неуютие: и облупившуюся штукатурку старых домов, и противную мазутную черноту постепенно тающих на обочинах комьев снега, и забрызганную грязью обувь, и глубокие морщинки на бледных, как сырая картофелина на срезе, уставших от зимы женских лицах. Самое противное время! Хотя если не смотреть на все это безобразие через грязное окно трамвая, а, сильно прищурившись, приподнять слегка голову и поймать глазами яростно бьющие солнечные лучи, то очень даже ничего… Сразу жить хочется! И даже улыбнуться своим хмельным мыслям, разбегающимся из головы в разные стороны, и похвалить себя за маленькую победу! Да чего там, и погордиться собой чуть–чуть, можно себе позволить.
Всего месяц прошел, а как поменялась ее жизнь! Может, другому глазу и незаметно, а для нее – сплошной жизненный подвиг… Ей сегодня наконец зарплату повысили! Они с Ниной даже по баночке пива по этому случаю под лестницей выпили – отметили достижение, так сказать… Она даже и курить попробовала – вот уж разошлась совсем! Гадость несусветная, конечно… И Нину до слез рассмешила…
— Ну ты даешь, Ксюха! Увидела бы тебя сейчас Дарья – звездец бы ей пришел окончательный! Итак с ней чуть удар не случился, когда ты заявила, что не будешь ящики тяжелые таскать – аж побагровела вся! Ты – и вдруг возражаешь! Стоит, глаза вылупила и сказать ничего не может – так возмущение захлестнуло…
— А я! Знаешь, как я тогда перепугалась? Чуть не умерла от страха! Еще бы секунда – и в ноги кинулась бы прощения просить! И с зарплатой тоже – едва я эту страшную паузу вытерпела! Если б ты в ее кабинет следом за мной не вошла – не было бы у меня сегодня праздника!
— Ну, давай, Ксюха, за нас, за смелых…
Они весело чокнулись маленькими жестяными баночками, рассмеялись дружно. Сделав несколько глотков, Ксюша поставила свое пиво скамейку, взялась обеими ладонями за горячие красные щеки:
— Ой, Нин, как у меня лицо горит с непривычки, и голова кружится… Посмотри, я сильно раскраснелась?
