* * *
10.
И всю ночь потом она спала, как убитая. Даже снов никаких не снилось. И все воскресное утро проспала, до обеда почти, пока не разбудил ее настойчивый телефонный звонок. Торопливо–требовательный Жанночкин голос в трубке сразу сбил с толку и будто заставил устыдиться вчерашнего ее странного порыва, да и горько–пряный, не выветриваемый никаким сквозняком запах духов тут же накрыл ее тяжелой волной, словно с ног сбил.
— Аська, ты мне срочно, срочно нужна! Давай собирайся и дуй к нам на дачу! С детьми посидишь, пока мы с Леной по магазинам прошвырнемся! Как раз на двенадцатичасовую электричку успеваешь! Давай–давай, бегом! Жду!
Короткие Жанночкины слова–приказы словно отпечатывались четкими штампами у Аси в голове, и она кивала им в ответ головой быстро–быстро, ничего не успевая сообразить и вставить хоть одну какую–нибудь маленькую реплику. Потом поймала себя на том, что в трубке давно уже идут короткие гудки отбоя, а она все, как китайский болванчик, кивает и кивает головой…
Посмотрев на часы, она всплеснула руками и в ужасе завертелась волчком по комнате, быстро напяливая на себя одежду. И только глубоко в голове дрожала нервно, не давала покоя маленькая, как хрупкий белесый росточек, мыслишка - чего это она так засуетилась–перепугалась… Она даже на мгновение увидела себя со стороны: носится по квартире не женщина, а получившая четкий приказ зомби–сомнамбула, а ее, Аси Макаровой, будто опять и не существует вовсе. Она даже тряхнула головой, чтоб мыслишку эту отогнать побыстрее. Некогда было соображать сейчас да думы всякие думать. На электричку бы не опоздать…
Стоя в переполненной воскресной электричке плечом к плечу с рванувшими на природу горожанами, она с удовольствием подумала о том, как хорошо сейчас прогуляется от станции до Жанночкиной дачи, побродит по осеннему желто–красному лесу, пошуршит листьями под ногами, подышит чистым лесным успокоительно–целебным воздухом. Ася вообще любила осень. Она всегда представлялась ей некой увядающей женщиной–красавицей, очень умной и доброй, и щедрой, и мудрой необыкновенно. А зима – злой седой старухой. А весна с летом – глупыми амбициозными девчонками, требующими всеобщего поклонения своей незрелой еще красоте.
Да уж. Вот так вот. Прям хоть стихи пиши, как Пашка…
А проклюнувшаяся давеча в голове мыслишка все не давала ей покоя. Перла и перла в росте, из крохотного росточка–зародыша быстро превращаясь в тонкий нахальный стебелек, и портила романтическое настроение, и нашептывала, будто издеваясь: «Давай, Ася, давай…Ты еще бегом от станции побеги…Там же тебя твоя Жанночка ждет не дождется, и гневаться будет за твое опоздание…»
Сойдя с электрички, Ася, будто наперекор этой наглой мыслишке, отправилась на дачу самой дальней дорогой, извилисто обвивающей живописные пригорки, потом мимо реки, потом по широкой тропе березняка, сплошь засыпанной желтыми трогательно–маленькими листьями. Белые тонкие стволы берез вызвали у нее острую к ним жалость, хотелось подойти и ласково провести рукой по махристым, отделившимся от стволов тончайшим нежным пленочкам, пригладить–причесать их ласково. Сойдя с тропы, Ася вышла на давно уже ею облюбованную поляну, встала в самый центр, покружилась и остановилась, и улыбнулась навстречу грустному кружению берез, которые и сегодня приняли участие в этом их общем с ней белом танце. Правда, не таким уж он и белым был. Желтым, скорее. Это он весной белым бывает. Она на этой поляне всегда так вот кружилась–танцевала вместе со знакомыми березами, так вот дружила с ними все эти годы, что ездила к друзьям Соколовым, Жанночке и Левушке, на их дачу. Они даже потешались над ней всегда. И усмехались снисходительно этим ее странным романтическим порывам – с березками она танцует, видишь ли… Прямо как дитя малое, слабое и хилое. Не проследи за ней, и улетит куда–нибудь в порыве своем. А муж, Павлик, ее всегда понимал. Он и сам любил прогуляться с ней по лесу, не любил долго сидеть за высоким бетонным забором дачи. А однажды вдруг предложил Левушке раскрасить–разрисовать нудно–серый дачный забор, и даже свои фантазийные версии на эту тему начал ему излагать, да только Левушка остановил его пыл, пояснив, что он человек серьезный и себя сильно уважающий, и вообще – непростое положение бизнесмена его ко многому в этой жизни теперь обязывает, и подобной глупости он себе позволить никак не может. Ася помнит, как Павлик усмехнулся тогда понимающе и промолчал…
— Господи, Аська, тебя только за смертью посылать! – набросилась на нее недовольная Жанночка, как только она показалась в воротах. – Опять что ли с деревьями разговаривала, романтичная ты наша? Ты не поняла сразу, что ли? Надо было два раза повторить, да? Я же тебе сказала – давай бегом! Чего тут такого непонятного–то?
— А я не хочу бегом, Жанна. Мне пройтись хотелось. – Слишком спокойно, слишком на одной ноте, но в то же время тихо–яростно проговорила ей в ответ Ася и сама удивилась этой тихой ярости–спокойствию, в которой, как ни странно, не прозвучало ни нотки торопливого и неприкаянного, привычного уже в общении с Жанночкой извинения.
Удивилась этому и Жанночка. Она долго и внимательно рассматривала Асю в упор, будто видела впервые. И даже моргала при этом растерянно. И ничего больше ей не сказала. Повернувшись резко к Лене, вышедшей вместе с ней встречать Асю, решительно и чуть раздраженно произнесла:
— Так, Лена. Поездка по магазинам на сегодня отменяется. Завтра съездим. А детей можно и с собой взять. Надо им няню хорошую подыскать. Беби–ситтера. Сейчас много фирм такие услуги предоставляет, я знаю. Я завтра же займусь этим вопросом…
Резко развернувшись, Жанна ушла в дом, больше ни слова Асе не сказав. Лена пожала плечами и, виновато взглянув на Асю, будто поежилась от неловкости за Жанночкино поведение. Ася улыбнулась ей ободряюще и медленно пошла в сторону раскинутого в дальнем конце газона шезлонга, устроилась поудобнее в его полосатом нутре и, закрыв глаза, подставила ласковому сентябрьскому послеобеденному солнцу лицо. На душе отчего–то было мирно и хорошо, и прежняя противная мыслишка вдруг перестала тревожить ее язвительным ростком–укором, будто затаилась на время. От запаха жарящихся с другой стороны дома шашлыков враз свело голодным спазмом желудок – Ася вдруг вспомнила, что утром не успела даже и позавтракать. Оттуда же доносились до нее и звонкие голоса детей, и перекрывающий их испуганный говорок родителей – тише, мол, дядю Леву разбудите… «Вот сейчас посижу еще немного и пойду к ним. Есть хочу. Пусть накормят», — лениво подумала Ася. – «А что? Я не напрашивалась, между прочим, сами позвали…»
Она и сама не заметила, как задремала, как красные солнечные шары–пятна под веками закружились в расслабленно–сонном хороводе и унесли ее от этих запахов и звуков, и вздрогнула испуганно от тихого, прозвучавшего над самым ее ухом Лениного голоса:
— Ася, пойдемте обедать, пожалуйста…Там шашлыки уже пожарились…
— А? – испуганно села Ася в шезлонге и затрясла головой. Лена сидела перед ней на корточках и улыбалась приветливо, хотя, как Ася вдруг разглядела вблизи, глаза ее на милом простом лице не улыбались вовсе. Наоборот, были грустными и перепуганными. Или уставшими, может.
