– Эля! Эля, проснись! – сквозь сон услышала она негромкий голос Игоря, подняла испуганно голову. Он стоял над ней, тряс за плечо. Наклонился, присев на корточки, спросил встревоженным шепотом: – Что случилось? Почему Маша здесь? Как она здесь оказалась?
Эля протерла глаза, потрясла головой. Села на кровати, свесив ноги.
– Понимаешь, я хотела у Мишки забрать твои вещи, ну хоть какие-нибудь. Она же обещала, помнишь? Я позвонила, а Машенька взяла трубку... И сказала, что она одна и что ей страшно... И попросила ее забрать... Ты не думай, она там записку написала, что она у тебя...
– Записку? Какую записку? Она писать еще не умеет, Эля... И давно она у тебя?
– Со вчерашнего дня...
– Ничего себе! Ее ж потеряли, наверное... Соня там с ума сходит!
– Я хотела сходить, позвонить из автомата, Машенька меня не отпустила. Она болеет, Игорь, у нее температура!
Игорь озабоченно потрогал лоб девочки, поднялся во весь рост.
– Так... Я сейчас отвезу ее домой, ты заверни ее получше в одеяло. И вещи в пакет собери. Шапку только на головку надень...
– Игорь! Ну подожди! – отчаянно то ли запищала, то ли зашептала Эля. – Она же болеет! Ты съезди один или позвони, скажи, что она у тебя! Ну не увози, пожалуйста! Пусть она у нас побудет!
– Нет.
Игорь поднял ее за локти с кровати, отодвинул в сторону. Потом тихо и бережно, стараясь не разбудить, закутал Машеньку в одеяло, осторожно поднял на руки. Девочка чуть приоткрыла глазки, увидела спросонья отца, обвила ручками за шею. Положила кудрявую головку ему на плечо, уткнувшись сопящим носиком в шею.
Эля дрожащими руками сложила в большой пакет комбинезон, неказистые ботинки со шнурками, натянула на головку розовую шапку, поплотнее закутала в одеяло босые ножки.
– Я поеду с тобой, в машине ее подержу!
– Нет. Я поеду один. Жди меня здесь.
Эля смотрела, как осторожно он спускается вниз по ступенькам, напрягая спину.
Закрыла дверь, щелкнула замком. Тихо вернулась в комнату. Легла на кровать лицом вниз, на то место, где только что лежала девочка, вдохнула запах теплого молока, рыжих кудрявых волос, вспомнила ее бледное личико с яркими звездочками весенних веснушек. «Некрасивые мамы дочек любят, а красивые не любят...» «Машенька, Машенька! А я б тебя, знаешь, как любила!» Плечи ее затряслись. Она заплакала горько, безысходно, как плачут о тяжелой потере, о несостоявшейся любви, о несбывшихся надеждах, от всего сердца, большого и горячего...
СОНЯ
За окном пошел дождь. Первый за эту весну, едва слышный, медленный и спокойный, словно кто-то невидимой рукой старался тихо и незаметно смыть пыль с оттаявших от зимы деревьев, подготовить их к новому празднику жизни – появлению первых нежных листочков. «Завтра уже появится едва заметная зеленая дымка на деревьях, – отрешенно думала Соня, глядя на пунктиры редких капель на оконном стекле. – Я раньше так радовалась этому дню... Уходила гулять на целый день. Это был и мой собственный праздник, как будто я вместе с деревьями рождалась заново. А теперь ничего не чувствую...» Вся кухня пропиталась запахом валерьянки и сигаретного дыма. Запахом тревоги. Запахом ожидания. Запахом отчаяния, когда хочется действовать, куда-то бежать, срочно и немедленно предпринимать что-то, а ты вынуждена сидеть и ждать, ждать...
Она так и не смогла уговорить ни Мишку, ни Сашку пойти прилечь, так и сидели они втроем на насквозь прокуренной кухне, смотрели в темное окно, за которым деликатно шуршал чистый аккуратный дождик, занося к ним в кухню через открытую форточку спасительный влажный свежий воздух. «Еще одну ночь я уже не выдержу», – думала Соня, с отвращением глядя на переполненную окурками пепельницу. Мишка, проследив за ее взглядом, встала, взяла пепельницу в руки, вытряхнула, начала мыть под краном.
– Мам, давай окно откроем, а то мы задохнемся тут...
Сашка, не дожидаясь ответа, вскочила с ногами на диванчик, потянулась к верхнему шпингалету, намертво задвинутому на зиму. Долго дергала его рукой, пытаясь открыть, стучала кулаком по раме, снова пыталась расшевелить неподдающееся допотопное устройство, никак не желающее отступать под напором ее молодой силы. И вдруг замерла, внимательно глядя вниз, на улицу, пытаясь что-то разглядеть в жалком свете маленькой лапочки под козырьком подъезда.
– Кажется, отец приехал... Это его машина... – неуверенно и испуганно произнесла Сашка, оборачиваясь от окна. Потом снова повернулась, вгляделась, напрягшись, как натянутая струна, и снова обернулась, глядя на Соню широко открытыми испуганными глазами. – Мама, он Машку привез, кажется... На руках несет...
Через секунду они втроем уже бестолково толпились в маленьком коридорчике, мешая друг другу прорваться в прихожую. Первой добежала до двери Соня, распахнула настежь, выбежала босая на лестничную площадку, дробно застучала голыми пятками по грязным ступенькам. Игорь уже поднимался ей навстречу, глядя под ноги, осторожно прижимая к себе спящую Машку. Увидев Соню, остановился, заговорил торопливо:
– Все в порядке, ничего не случилось... Она спит, не волнуйся... Сейчас я все объясню... Все хорошо с ней, Соня, ничего не случилось... Не волнуйся...
Соня молча протянула руки, потом закрыла ими трясущееся лицо. Потом снова тянула руки, кивая, словно пытаясь что-то сказать. Вместо слов получалось только какое-то странное всхлипывание и поскуливание, как будто она была немой от рождения и никаких слов никогда в жизни не произносила. Мишка с Сашкой стояли за спиной у матери, смотрели на отца укоризненно, молчали.
– Пойдемте, холодно здесь. Ее поскорее уложить надо, – наконец твердо произнес Игорь.
Они поднялись в квартиру. Игорь пронес Машку в комнату, уложил на Сонин диван. Она крепко спала, завернутая в чужое красное стеганое одеяло. Соня опустилась на колени, тихонько стянула с головы девочки шапку. Яркие рыжие волосы рассыпались по подушке. Машка сердито перевернулась на бок, устраиваясь поудобнее, подсунув под щеку ладошку. «Господи, вот оно – счастье...» – скорее даже не подумала, а нутром ощутила Соня, глядя на своего живого и невредимого ребенка. И тут же почувствовала, как тихо зашевелился в сердце прежний гвоздь, потихоньку раскаляясь. Она уже совсем не боялась этой горячей боли, потому что понимала – не боль это вовсе, а что-то другое, ранее ей неведомое, свалившееся на нее так неожиданно, и в то же время намного более необходимое ей, чем все ее прежние привычки и удовольствия, вместе взятые...
– Соня... Раз уж так получилось, давай поговорим... – услышала она откуда-то сверху тихий голос Игоря. Подняла голову, посмотрела внимательно. Конечно, они сейчас поговорят. А как же? Конечно, поговорят... Только совсем не хотелось вставать с колен, отрывать взгляд от спящей дочери, не хотелось ни о чем разговаривать... Хотелось лечь рядом с Машкой, обнять ее худенькое тельце, зарыться носом в рыжие волосы и лежать так долго-долго...
