Джимми мог бы ответить, что тоже любит готовить, но снова
промолчал, не желая вступать с новыми жильцами в праздный разговор. Он
продолжал молча укладывать посуду в картонные коробки, и через пять минут
хлопок входной двери подсказал ему, что все ушли. Еще какое-то время с
лестничной площадки доносились приглушенные голоса, потом стихли и они, и
Джимми невольно задумался, снимет эта парочка квартиру или нет. Впрочем,
особого значения это не имело. Рано или поздно жильцы найдутся. Район
действительно был хороший, дом содержался очень прилично, а из окон открывался
великолепный вид на пляж. На том, чтобы из окон было видно океан, настояла
Маргарет, хотя из-за этого квартира и стоила чуть не вдвое дороже.
Нет никакого смысла жить в Венис-Бич, чтобы видеть из окон
чужие задворки, сказала она и подмигнула.
Маргарет вообще частенько использовала ирландское
просторечие, которым владела в совершенстве. И ничего удивительного в этом не
было — она выросла среди людей, которые говорили именно на этом языке, и
нормальный литературный английский ей пришлось осваивать самостоятельно —
сначала в школе, потом в колледже. Что касалось Джимми, то ему это только
нравилось. Порой в ресторане они вечер напролет дурачились, разыгрывая коренных
ирландцев и вводя в заблуждение посетителей и официантов.
Это было тем более легко, что Маргарет владела и гэльским.
Кроме того, она сносно говорила по-французски и мечтала
выучить китайский, чтобы работать с детьми иммигрантов в лос-анджелесском
Чайна-тауне. Когда Джимми спрашивал, зачем ей понадобилось еще и разговаривать
по-китайски с маленькими китайчатами, Маргарет отвечала, что они тоже люди и
нуждаются в добром слове, сказанном на родном языке, ничуть не меньше, чем в
социальном пособии.
Между тем в подъезде двое новых жильцов и управляющий
говорили о Джимми. Молодые люди уже решили, что снимут эту квартиру, но им было
любопытно, отчего старый жилец решил съехать.
— Он какой-то мрачный, — заметила девушка. —
Может, он болен?..
— Вовсе нет, — ответил управляющий. Джимми и
Маргарет всегда ему нравились, к тому же он опасался, что новые жильцы
откажутся от квартиры, боясь заразиться. — Просто у него случилось
несчастье. — Он немного помялся, не зная, должен ли он сказать этим людям
правду, но потом решил, что они все равно все узнают от соседей. Весь дом любил
О'Конноров и жалел, что Джимми уезжает, но управляющему казалось — он его
понимает. На его месте он, наверное, поступил бы так же.
— Так что же случилось? — снова спросила
девушка. — Мистер О'Коннор даже не стал разговаривать с нами. Я подумала —
он сделал что-то нехорошее, и вы его выселили.
— Вовсе нет! — возмутился управляющий. — У
Джимми… семейные неприятности. Его жена…
— Неужели они разошлись?! — перебила девушка, не
скрывая своего облегчения. Джимми произвел на нее не самое приятное
впечатление, и теперь она была рада, что ошиблась.
— Нет. — Управляющий покачал головой. — Она
умерла месяц тому назад от опухоли мозга. Мы все были просто в шоке. У нее
начались сильные головные боли, но сначала все думали, что это просто мигрень.
Три месяца назад Маргарет наконец положили в больницу и провели компьютерную
томографию и другие исследования, и сразу обнаружили опухоль в мозгу. Врачи
хотели оперировать ее, но опухоль была уже слишком большой и затронула
практически весь мозг. Два месяца назад Маргарет умерла, и, сказать по совести,
я думал, что Джимми умрет тоже. Ни разу в жизни не видел, чтобы люди так любили
друг друга. Они почти не разлучались и постоянно смеялись, шутили и подначивали
друг друга. И вот на прошлой неделе Джимми сказал, что хотел бы съехать. Жаль,
он такой славный парень, но Джимми говорит — ему слишком тяжело оставаться
здесь. — В глазах управляющего заблестели слезы, и молодые люди
переглянулись.
— Какой ужас! — воскликнула девушка. Она, конечно,
заметила в квартире множество фотографий Джимми и красивой рыжеволосой женщины.
Даже на снимках было видно, как сильно они любят друг друга и как они счастливы
вместе.
— Должно быть, — вставил молодой человек, —
мистеру О'Коннору нелегко пришлось. Для него это страшная потеря.
Управляющий кивнул:
— Да, разумеется, хотя должен вам сказать, Маргарет
держалась очень мужественно. Чуть не до самого последнего дня они гуляли утром
и вечером, Джимми для нее готовил, сидел с ней по ночам, а однажды вынес на
руках на берег. Он очень любил Маргарет, и я боюсь, что ему понадобится очень,
очень много времени, чтобы смириться со своей потерей. Если, конечно, это
вообще возможно.
И управляющий, известный среди жильцов некоторой
грубоватостью манер и отсутствием сентиментальности, вытер скатившуюся на щеку
слезу и поспешно вышел из подъезда на улицу. Молодые люди последовали за ним.
Попрощавшись, они сели в машину и вернулись к себе в отель и до самого вечера
вспоминали об этой истории. На следующий день они позвонили сказать, что берут
квартиру, и управляющий, поднявшись к квартире Джимми, подсунул под дверь
уведомление о том, что через три недели он обязан освободить квартиру.
Глядя на этот листок, Джимми не верил своим глазам.
Это было то, чего он хотел; больше того — он знал, что
должен уехать, чтобы не сойти с ума, однако только сейчас ему пришло в голову,
что ехать-то ему и некуда. А самое странное заключалось в том, что это его
абсолютно не волновало. Если бы было можно, он бы спал прямо на улице — в
палатке или спальном мешке. Может быть, неожиданно подумал Джимми, именно так
люди и становятся бездомными. Они теряют дорогих, любимых людей, и им
становится все равно, где жить и как. И жить ли вообще. Когда Маргарет умерла,
Джимми был опасно близок к тому, чтобы покончить с собой. Он был готов просто
войти в океан и идти, идти, идти, пока соленая вода не хлынет в легкие, гася
сознание и стирая воспоминания. В тот день, когда Маргарет не стало, он
просидел на берегу несколько часов, глядя на набегающие волны, и сухо,
по-деловому размышлял о том, как ему следует действовать, чтобы добиться
желаемого быстро и наверняка. И когда он уже собрался встать с нагретого
солнцем ракушечника и сделать первый шаг, он вдруг словно наяву услышал голос
Маргарет.
Ошибиться Джимми не мог — ее голос был таким родным! Он ясно
различал даже ирландский акцент. Маргарет была в ярости. Она называла его
бабой, тряпкой, паршивым слизняком и другими словами. «Не смей! — сказала
она ему. — Иначе мы не увидимся даже там, где теперь обретаюсь я».
Лишь поздним вечером Джимми вернулся домой. Всю ночь он
просидел на диване в их маленькой гостиной, неотрывно глядя в окно. Джимми
почти не плакал, но когда на следующий день он по привычке взглянул в зеркало,
то не узнал себя. Он не поседел, но лицо его осунулось и почернело, а глаза
были тусклыми, словно из них ушла вся жизнь, ушла душа.
Вечером второго дня из Бостона прилетели его и ее родные, и
началась подготовка к похоронам. Маргарет несколько раз говорила Джимми, что
хотела бы остаться с ним в Калифорнии, да и сам он хотел того же, поэтому о
том, чтобы везти тело в Бостон, не могло быть и речи.
