Михаил Вячеславович невольно сжал кулаки, вспомнив последний разговор с капитаном. Ладно. Вернется он из Таиланда, устроит тут всем веселую жизнь! А пока пусть Сергей Романович разбирается. По сути, не было у них ответа только на два вопроса: сколько заплатили преступники за стертую самим капитаном запись и кто — Савин или Раздрогин — оказался знаком с большой милицейской шишкой. Такой, что по громкому — уж об этом авиакомпания позаботится — делу о телефонном терроризме их согласились прикрыть!
Все остальное было ясно как белый день. Савина сняли с рейса за пьяный дебош, отвели в отделение милиции. Там он — издевательство над здравым смыслом! — познакомился со своим будущим подельником Раздрогиным. Последний собирался вылететь в Питер, но не успел. Нажрался в стельку и занялся членовредительством, чем и привлек к себе внимание милиции. Раскошелившись, оба нарушителя спокойно покинули отделение и, послонявшись в обоюдоприятном обществе по аэропорту, решили авиакомпании отомстить. Ибо нечего пьяных граждан с рейсов снимать! Поскольку до Питера было еще далеко, а Бангкок уже вылетел, выбор пал именно на этот рейс. План был простой: отловить в аэропорту первого встречного из не слишком русских, напугать и, воспользовавшись его телефоном, позвонить в аэропортовую справочную, сообщить о бомбе на рейсе 777 Москва — Бангкок.
Пока там разберутся, что к чему, хозяин телефона сядет в самолет и улетит. А вместе с ним испарятся возможные доказательства и улики.
Все так и вышло. Не учли подельники одного: что сотрудник авиакомпании, против которой они организовали телефонный теракт, пожалеет семью Савина и повезет его жену с детками домой. А Павлик Морозов, то есть Вовка Савин, по неосторожности выдаст своего отца. Того снова, вместе с Раздрогиным, отловят и приведут в отделение милиции. Но лишь для того, чтобы через пару часов выпустить по причине отсутствия доказательств.
Михаил Вячеславович вздохнул с таким надрывом, что оба — и Михалыч, и Антонов — с опаской на него обернулись. Он сделал вид, что неудачно зевнул, и, прикрыв глаза, снова погрузился в свои тяжелые мысли.
У него даже духу не хватило ребятам рассказать, чем в результате дело обернулось. Стыдно признаться в беспомощности и в том, что всех их оставили в дураках. Два жалких алкаша, став на одну ночь повелителями неба и чужих судеб, держали в смертельном страхе весь экипаж и триста пятьдесят пассажиров. Не считая людей, в ужасе ожидавших рейс на земле. Неужели глупый телефонный звонок и минутное удовольствие — отомстили! — по мнению этих двоих, стоили того, чтобы подвергать опасности столько жизней?! А если бы кто-то не выдержал нервного напряжения? Скачок давления, остановка сердца — и все. Смерть.
Похоже, эти отморозки были пьяны настолько, что вообще ничего не соображали. Фадееву неожиданно пришла на ум статистика, которую совсем недавно слышал по телевизору: восемьдесят процентов убийств, сорок процентов самоубийств и шестьдесят процентов ДТП с тяжелым исходом в России совершаются в состоянии алкогольного опьянения.
Тогда он особого внимания на эти цифры не обратил, зато теперь вот получил наглядное подтверждение того, к чему приводит попустительство пьянству! Нет, надо срочно менять систему. Хотя бы из авиации они обязаны эту беду искоренить! Надо опять идти с обращением в Думу, в Минтранс, в Правительство — за пьянство, драки, беспорядки и неадекватное поведение на борту людей должны сурово наказывать! Взимать реальные штрафы и сажать в тюрьму, а не грозить формально пятнадцатью сутками и потом отпускать за взятку домой.
Фадеев вспомнил, как с месяц назад в кабинете Сергея Романовича наткнулся на целую полку с отчетами по сложным ситуациям на борту. Даты, рейсы, фамилии нарушителей в толстенных папках, которые он из любопытства полистал, были разными. А вот суть всех служебных записок одна: «Пассажир напился, начал нецензурно выражаться, устроил драку на борту». Подробности тоже оказались до боли похожими: «напал на сотрудника», «ударил бортпроводницу», «начал избивать жену», «провоцировал соседа по креслу». Большинство смутьянов сдавали в милицию: с потерей времени, с задержкой рейса, с необходимостью кому-то из сотрудников несколько часов провести в отделении. А какой результат? Результат такой, что их попросту отпускали за тысячу-другую рублей. Ситуацию надо менять! В корне!
— Михаил Вячеславович, — услышал он голос Михалыча, — ты как насчет обеда, не возражаешь?
— Да уж скорее ужин, — открыл он глаза и взглянул на часы, — а я, честно сказать, совсем о еде забыл.
— Так тебе, может, и не надо, — поддел Михалыч, — а вот молодой организм требует пищи! Нам…
— Ладно, — перебил его Фадеев, — не умничай! Пригласи бортпроводницу, посмотрим, что там дают.
— Ох ты, — весело хмыкнул Михалыч, — он еще выбирает! Слышал анекдот?
— Начало-ось…
— Летит самолет, стюардесса спрашивает пассажира: «Кушать будете?» Он к ней с вопросом: «А какой у меня выбор?», а она ему: «Да или нет!»
Михалыч с Антоновым разразились громким хохотом, а Фадеев только устало покачал головой. Спелись эти двое, с ума теперь с ними сойдешь.
У двери в кабину раздался звонок. Вошла все та же молоденькая бортпроводница, сияя от радости. И с чего она такая счастливая?! Сначала вернули рейс из-за бомбы, потом в Бангкоке ситуация обострилась, теперь вот они летят в дыру под названием Утапао, понятия не имея, что их там ждет. Все тридцать три несчастья на один-единственный экипаж. Чего уж тут веселиться?! Э-эх, молодежь! Пока она закрывала за собой дверь, Фадеев уловил в пассажирской кабине какие-то звуки. Словно нестройный хор.
— Что там у вас такое? — удивленно поднял он брови.
Вместо ответа девушка заулыбалась еще шире и снова открыла дверь, чтобы Фадеев послушал. Михаил Вячеславович напряг слух и начал улавливать мелодию, а заодно и с юности знакомые слова:
— Надо только выучиться ждать, надо быть спокойным и упрямым, чтоб порой от жизни получать радости скупые телеграммы…
— Надо ж, — Фадеев опешил, — пассажиры, что ли, песни поют?
— Да! — радостно кивнула девушка. — У нас там актер один. Устроил настоящий концерт — второй час всем самолетом подпевают! Знаете, как настроение поднял: поначалу люди боялись лететь, а теперь вот все спокойные, счастливые!
— Пойду посмотрю, — не выдержал Фадеев, — сколько летаю, а такого на рейсе не видел!
Михаил Вячеславович вышел из кабины, спустился на первый этаж. Почти все пассажиры сидели на своих местах и подпевали — кто только шевелил губами, а кто — в голос. На лицах блуждали загадочные улыбки и такое добродушие, какого Фадеев, облетевший за свою жизнь восемьдесят семь стран, повидавший разных людей в разных частях света, никогда еще не видел. Осторожно, чтобы никого не потревожить, он прошел в носовую часть самолета, в первый класс. Огляделся. Людмила, заметив его, улыбнулась мужу и прижала палец к губам. Фадеев в ответ только удивленно развел рукими — «да я что, я ничего».
Песня в салоне первого класса звучала не так громко, как в экономе, и все же он видел, что большинство пассажиров присоединились к общему хору. Даже Воронов, с наслаждением прикрыв глаза, произносил слова одними губами: «Снова между нами города. Жизнь нас разлучает, как и прежде. В небе незнакомая звезда светит, словно памятник надежде».
