– Что мне делать? Переодеваться? – попыталась я отгородиться от него.
– Раздеваться, – многозначительно сказал он. Значит, все-таки он не просто рисовать меня привез. Вот и ладненько, расслабилась я. Значит, любит. Забавно, что все свои дни я проводила в бесконечном гадании «любит – не любит». Не звонит – не любит, позвал нарисовать – любит. Улыбается, треплет волосы – любит. Смотрит сквозь меня – не любит. Какие-то американские горки, на которых и страшно, и восхитительно. Самым большим подтверждением его чувств было мое довольно частое посещение его квартиры. Он рисовал меня то на фоне «Старого замка», то среди цветов, то просто голую на его кровати. Мне не это было важно. Я могла смотреть на него, долго, не стесняясь, не боясь показаться навязчивой. А потом он ложился рядом со мной и неторопливо разговаривал. С ним было интересно. Очень интересно. Его дом – логово холостяка – сочетание буйных красок, его фантазии и стандартных клеток-комнат. Коридор, декорированный под тоннель, кухня – разрисованные цветами и пальмами стены, а на этом фоне – шкафчики и плита, похожие на иностранцев. А в спальне он устроил палубу корабля. На стене спасательный круг, натянуты канаты. В качестве тумбочки – маленький бочонок. Он надевал на меня тельняшку и смеялся, глядя, как я разыгрываю сценки моряцкой жизни, сверкая голыми ногами.
– Товарищ капитан, ваше приказание исполнено!
– Матрос, почему вы голый? Как вам не стыдно являться на судно в таком виде?
– Совершенно не стыдно, товарищ капитан.
Мы дурачились, целовались, и я готова была продолжать это вечно. Я уже знала, где у него заварка, а где сахар, и мне это казалось хорошим признаком. Мне было известно, что в ванной чуть-чуть подтекает труба, а на кухне водятся тараканы.
– Что я с ними только не делал, не исчезают. Может, что посоветуешь?
От таких слов я загоралась энтузиазмом и придумывала, что еще может повергнуть в страх и ужас этих откормленных монстров с усами. Но иногда его телефон звенел и тревожил меня. Иногда, взяв трубку, он менялся в лице и, прикрывая дверь на кухне, шепотом говорил:
– Нюта? Что ты хочешь? Мы же уже все решили.
Часто после этого он ссылался на какие-то неотложные дела и отвозил меня домой. Однажды попросил меня доехать до дому самой.
– Тут ведь недалеко. Сядешь на троллейбус и доедешь, ладно, малыш?
– Кто такая Нюта? – спросила я тогда. Почему он так меняется, если между ними все решено?
– Это не так важно, но, если хочешь, это моя бывшая девушка.
– А что ей от тебя нужно?
– Вот когда я надумаю жениться на тебе, будешь задавать мне такие вопросы. А пока я сам решу, что тебе рассказать, а что нет, о’кей? – вытолкал он меня к лифту.
Я добралась до дома и проревела весь вечер. Вдруг показалось, что он никогда мне больше не позвонит. Он выдержал паузу в две недели. Долгие две недели, за которые я успела десять раз переночевать в театре, так как оставаться одной было невыносимо. Но через две недели он позвонил и спросил, не хочу ли я к нему заехать.
– Привет, ты как? Не желаешь заехать ко мне вечером?
– Да, конечно! – легко и непринужденно сказала я, а у самой отлегло от сердца. Я его увижу, я буду его целовать. Ну уж нет, я не хочу больше прожить две недели без него. Если для этого надо помолчать, то я больше никогда не раскрою рот.
– Здравствуй, малыш. Проходи, – как ни в чем не бывало сказал он.
– Привет.
– Скучала? – посмотрел он на меня.
– Немножко, – постаралась не выдать себя я. Но не очень-то успешно. – Конечно, скучала. Очень.
– И напрасно. Не стоит скучать по всяким мужикам. Мало ли козлов, – зачем-то понес он. Что он говорит, он же не «всякие мужики». Конечно, по нему стоило скучать. Он же лучше всех. – Не смотри на меня так.
– Как? – не поняла я.
– Как влюбленный подросток. Я не стою того.
– Стоишь, – уверенно сказала я.
– Я не могу ответить тебе тем же. Ты хорошая девочка и очень мне нравишься. Я не хотел бы сделать тебе больно.
«Конечно, – подумала я. – Только за эти две недели мне именно из-за тебя было больно».
– Мне не больно. Мне с тобой хорошо, но не больше, – сказала я. Сказала только потому, что он явно хотел услышать что-то подобное. Я столько сил тратила, чтобы стать для него идеалом. Если ему нужна сильная женщина, способная держать эмоции при себе, то я готова.
– Послушай, я думаю, что ты должна это знать. Нюта – моя бывшая девушка.
– Ты говорил, не повторяй. Мне неинтересно.
– Подожди. Понимаешь, мы собирались пожениться. У нас все было очень хорошо. Но у нее родители – евреи.
– И что? Ты расист? – оторопела я.
– Да ты что? – расхохотался он. – Нет, конечно. Просто им пришел вызов от родни в Израиле. Появилась реальная возможность эмигрировать.
– Она уехала?
– Пока нет. Уже год они оформляют документы. Но она уезжает. Это совершенно точно.
– А тебя с собой не берут? – Вот странные. Такой зять, да я бы бегом...
– Я что, бандероль? Не берут... Я сам не еду. Не желаю я жить в стране, полной евреев. Особенно если понимать, что я не еврей. Она пыталась меня уговорить, мы даже вместе ходили на курсы иврита. Но не могу я. Я художник. Что я должен там делать?
– Бедный. Как это, наверное, тяжело, – погладила я его по голове. Тяжело, не то слово. Скорее бы она уже отбыла.
– Она живет в соседнем подъезде. Мы продолжаем общаться, хотя и по-дружески. Но вот так просто забыть ее я не могу. Я с ней встречался пять лет, это большой срок, – выдохнул он.
Я поцеловала его волосы и подумала, что всенепременно залечу его раны. Вот прямо сейчас и начну.
– Прости, я сам не знаю, зачем тебе все это рассказал.
– Правильно сделал. Я все понимаю. Зато теперь тебе не надо будет переживать это в одиночку, – заявила я. Наверное, это была глупость. Он как-то странно на меня посмотрел и сказал:
– Я это не к тому, что тебе придется меня утешать в душевном горе. Как-нибудь сам справлюсь. Поехали, я отвезу тебя.
– Почему? Что не так? – чуть не разрыдалась я. Неужели же он опять перестанет появляться?
– У меня встреча через час. Если мы не поедем сейчас, то я не смогу тебя потом отвезти.
– Не надо меня никуда везти. Я потом доеду сама, – заверила я его, и мы отправились на наш корабль. Правда, весь этот час я почему-то думала, что эта Нюта, наверное, тоже лежала на этих простынях.
Было ли ей так же хорошо, как и мне, хотелось мне узнать. Но уж на этот вопрос он мне вряд ли бы ответил.
– Ты знаешь, мне кажется, что я отношусь к тебе вполне серьезно, – сказал он на прощание.
