Это землетрясение было самым разрушительным за всю историю
Японии. После него Масао долго говорил, что надо бы покинуть Японию,
перебраться в Калифорнию по примеру брата Такео.
— В Калифорнии тоже бывают землетрясения, — спокойно
напоминала ему Хидеми. Она не горела желанием покинуть Японию, какой бы
рискованной ни была здесь жизнь.
Кроме того, Масао совсем недавно получил повышение по
службе. Он не хотел потерять семью — для него работа не шла ни в какое
сравнение с близкими.
— Там землетрясения случаются не так часто, —
возражал Масао, еще встревоженный недавними событиями. Он беспокоился за Хидеми
и дочь. Несколько недель семья не могла прийти в себя от того, что случилось с
родственниками и друзьями в Токио и Иокогаме, а также в ближайших городах.
Родители Рэйко, жены Такео, погибли в Токио, многие друзья потеряли родных.
Казалось, в Японии нет ни единого человека, которого не затронуло бы
землетрясение.
В конце концов, когда первое потрясение утихло, Масао вновь
обратил внимание на события в мире и забыл о переезде в Калифорнию. Война в
Китае продолжалась. Беспорядки, произошедшие в октябре и ноябре в Германии,
тоже заинтересовали Масао. В ноябре молодой лидер национал-социалистов Адольф
Гитлер совершил попытку переворота в немецком правительстве, потерпел фиаско и
был арестован. Этот деятель заинтриговал Масао, и он посвятил несколько занятий
по политологии новому германскому радикалу, который, как считал Масао, не
замедлит изменить политический курс своей страны.
В январе умер Ленин — это событие дало богатую пищу для
дискуссий среди политологов. А в феврале Масао обнаружил, что Хидеми снова
беременна. На этот раз ребенок должен был родиться в июне, и Хидеми ежедневно
ходила в храм молиться, чтобы боги даровали ей сына, хотя Масао продолжал
настаивать, что будет рад второй дочери. К тому времени Хироко уже исполнилось
семь месяцев, и Хидеми начала трудиться над традиционным шелковым шаром для
дочери, таким, как мать подарила ей на свадьбу. Когда Хидеми не носила дочь за спиной,
девочка ползала повсюду, смеялась и лепетала, с каждым днем все больше
очаровывая отца.
Масао говорил с дочерью по-английски, с ошибками, но бегло.
Даже Хидеми уже могла поддержать простую беседу на
английском. Масао гордился ею: Хидеми была ему доброй женой, чудесным другом и
любящей матерью его ребенка. Она оправдала все надежды Масао, и в письмах к
брату в Америку он часто рассказывал о Хидеми и хвалил ее. Масао нередко
отправлял родственникам фотографии своей дочери — она росла милой девочкой, слишком
хрупкой для своего возраста, еще более миниатюрной, чем ее мать. Впрочем,
недостаток роста восполнялся избытком энергии. В девять месяцев она начала
ходить.
Хидеми была на седьмом месяце беременности, когда Хироко
сделала свои первые шаги. На этот раз живот Хидеми рос еще быстрее, чем прежде.
Масао вновь настаивал, чтобы она отправилась в больницу, а не пыталась рожать
дома, без присмотра врачей.
— В прошлый раз все прошло удачно, Масао-сан, —
напоминала ему Хидеми, твердо стоя на своем. Ее сестра тоже была беременна, и
потому на ее помощь рассчитывать не приходилось, но мать обещала приехать
вовремя.
— Времена изменились, Хидеми-сан, — уговаривал ее
Масао. — Сейчас 1924 год, а не мрачное прошлое столетие. В больнице будет
безопаснее не только для тебя, но и для ребенка.
Масао читал американские медицинские журналы, а также
материалы, необходимые ему для проведения занятий. После того как ему много раз
подряд попадались статьи об осложнениях при родах, идея родов в домашних
условиях стала вызывать у Масао отвращение. Но Хидеми уступала мужу в
стремлении к современному образу жизни, к тому же отличалась поразительным
упрямством.
Мать Хидеми приехала в начале июня — предполагалось, что до
появления ребенка остается еще три-четыре недели.
Мать помогала Хидеми с Хироко, и потому Хидеми могла уделять
мужу больше времени. Супруги сумели даже провести целые сутки в Токио и были
поражены, увидев, как быстро продвигается восстановление города после
землетрясения.
Через пять дней после возвращения из столицы Масао и Хидеми
лежали на футонах поздно вечером, как вдруг Хидеми беспокойно зашевелилась,
поднялась и вышла в сад. Масао присоединился к ней немного погодя и спросил, не
случилось ли чего с ребенком. После недолгих колебаний Хидеми согласно кивнула.
Годом раньше она ничего не сказала бы мужу, но теперь, после двух лет
супружеской жизни, наконец-то разучилась робеть и стала более откровенной с
Масао.
Уже давно смирившись со своим поражением в битве за
больницу, Масао беспокойно оглядел жену и спросил, надо ли позвать мать.
Странно, но Хидеми покачала головой, а затем взяла его за руку, словно хотела
что-то сказать.
— Что-нибудь не так, Хидеми? Скажи мне. — Масао
всегда тревожило, что из скромности Хидеми постесняется сказать ему о своей
болезни, о какой-нибудь беде с ней или с ребенком. — Вспомни, ты должна
слушаться меня, — заметил он, ненавидя себя за эти слова, но понимая, что
они помогут ему сломить упорство жены. — Что случилось?
Глядя ему в глаза, Хидеми покачала головой и отвернулась,
пряча лицо.
— Хидеми-сан, в чем дело?
Она взглянула на мужа огромными черными глазами, которые
Масао так любил и которые всегда напоминали ему о дочери.
— Мне страшно, Масао-сан…
— Страшно рожать? — Он испытал прилив жалости к
жене, устремился к ней всем сердцем, пожалев, что невольно стал виновником ее
тревоги. Точно так же он чувствовал себя и во время первых родов Хидеми, едва
заметив выражение боли в ее глазах. Он надеялся, что во второй раз жене будет
легче.
Но Хидеми покачала головой, печально глядя ему в глаза. Ей
уже исполнился двадцать один год, но временами она казалась Масао маленькой
девочкой, а иногда вела себя, как взрослая женщина. Будучи на семь лет старше
жены, Масао считал себя обязанным защищать ее и порой чувствовал себя ее отцом.
— Мне страшно, что снова родится… не сын… Может, у нас
будет несколько дочерей. — Она с отчаянием отвела глаза, и Масао нежно
обнял ее.
— Пусть так и будет. Пусть родится еще одна дочь. Это
меня не пугает, Хидеми-сан. Я только хочу, чтобы с тобой все было хорошо, чтобы
ты не страдала… Я буду рад и дочери и сыну… Если ты не хочешь, ты не должна
снова терпеть эти муки ради меня. — Подчас Масао думал, что Хидеми
поспешила со вторым ребенком, лишь бы угодить ему, подарить сына и загладить
прежнюю вину. Сын был самым лучшим подарком, который она могла сделать мужу.
Хидеми нехотя последовала за матерью, когда та вышла в сад.
Ей нравилось быть рядом с мужем и не хотелось уходить даже сейчас. В некотором
смысле отношения в их семье были совсем не похожи на отношения большинства
японских супружеских пар. Масао любил бывать рядом, помогать ей, проводить
время с ней и с Хироко. Даже сейчас Хидеми недоставало его присутствия, но она
знала: мать придет в ужас, услышав о желании дочери видеть рядом мужа в такую
минуту. Хидеми никогда не решилась бы признаться в этом. Ни мать, ни сестры не
поняли бы ее чувства или отношения к ней Масао. Он всегда был так добр к ней,
относился с таким уважением…
