Ребенок родится здесь. Если понадобится, позовем священника.
:
— Малышка, тебе нужен не священник, а врач.
Хидеми не ответила. У нее не было желания проявлять
неуважение к мужу или спорить с ним. Но когда подошло время родов и Масао стал
упорствовать в своем решении отвезти жену в больницу, она горько расплакалась.
Мать и старшая сестра Хидеми приехали в июне, как и
предполагалось, и оставшееся до родов время гостили у молодых супругов. Масао
не возражал против этого, но по-прежнему хотел, чтобы за Хидеми присматривал
врач, а ребенок появился в больнице Киото. Масао уже давно понял, чего боится
Хидеми: ей не хотелось покидать дом, не хотелось показываться врачу. Тщетно
Масао пытался переубедить жену или ее мать, что это будет лучше для самой
Хидеми. Мать Хидеми лишь улыбалась и относилась к Масао так, словно ему в
голову взбрела немыслимая причуда. Сама она рожала шесть раз, но выжило только
четверо детей. Один родился мертвым, другой умер от дифтерии в младенчестве.
Мать Хидеми, как и ее сестра, разбиралась в подобных делах. У сестры Хидеми
было уже двое детей, и ей приходилось немало помогать роженицам.
Проходили дни, Масао постепенно понимал, что ему не
переубедить упрямых женщин, и с беспокойством наблюдал, как растет живот Хидеми
и как досаждает ей летняя жара.
Каждый день мать заставляла ее следовать обычаям, чтобы
облегчить роды. Они посещали храм и усердно молились; ели традиционные блюда.
Днем Хидеми подолгу гуляла с сестрой. А по вечерам, когда Масао возвращался
домой, Хидеми встречала его вкусным ужином, прислуживала ему и выслушивала
принесенные мужем новости. Но единственной новостью, которая сейчас
интересовала Масао, было здоровье Хидеми. Она казалась такой маленькой, а ее
живот — огромным. Думая о молодости и хрупкости жены, Масао не на шутку
тревожился.
Ему хотелось иметь ребенка от Хидеми, но теперь, когда
пришло время, его ужасала мысль о том, что это желание может стоить Хидеми
жизни. Он без конца говорил об этом с тещей, и та уверяла, что женщины созданы,
чтобы рожать детей, что с Хидеми все будет в порядке — даже без вмешательства
врачей. Большинство женщин во всем мире по-прежнему рожали дома, и мать Хидеми
твердо придерживалась давних обычаев, несмотря на все доводы Масао о
преимуществах больниц.
С каждым днем он тревожился все сильнее, пока наконец в
конце июля, вернувшись с работы днем, не обнаружил дом непривычно опустевшим.
Хидеми не ждала его у дверей, как обычно, ее не было ни в комнате, ни у
маленькой, сложенной из кирпичей печки в кухне. В доме стояла тишина.
Масао осторожно постучался в комнату тещи и невестки и,
открыв дверь, обнаружил там всех троих. Схватки у Хидеми начались несколько
часов назад, она лежала молча, с искаженным от муки лицом, стискивая в зубах
палочку и силясь вырваться из рук маюри и сестры. В комнате было душно, в
воздухе висел пар, у ложа стоял большой таз с водой. Сестра Хидеми смахнула пот
со лба. Масао заглянул в комнату и попятился, опасаясь помешать.
Он низко поклонился и вежливо осведомился, как себя
чувствует его жена. Ему ответили, что с ней все в порядке, и теща Масао
торопливо подошла к сёдзи
[4]
, служившей дверью, поклонилась зятю
и задвинула перегородку. За все это время Хидеми не издала ни звука, но, судя
по тому, что успел увидеть Масао, выглядела она ужасно. Пока Масао отходил от
комнаты, его терзали тысячи опасений. Что, если боль окажется слишком
мучительной? Если Хидеми погибнет от нее? А если ребенок будет слишком крупным?
Вдруг он убьет свою мать? А может, она выживет, но никогда
не простит мужа? Возможно, она никогда больше не заговорит с ним. Что делать,
если Хидеми возненавидит его, Масао, за все муки, которые ей придется пережить?
Эта мысль была отвратительна Масао. Он сходил с ума от любви
к Хидеми, отчаянно желал вновь увидеть ее тонкое, словно выточенное, личико и
был готов войти в комнату и помочь ей. Однако он понимал: женщины устроят
истерику, стоит ему высказать столь чудовищное предложение.
Комната роженицы — не место для мужчины. Нигде в мире мужьям
не положено видеть, как мучаются в родах их жены, и уж тем более здесь.
Масао медленно прошел в сад и сел, ожидая новостей от жены.
Он забыл о еде, забыл обо всем на свете. Уже стемнело, когда его свояченица
тихо подошла к нему и поклонилась. Она приготовила для Масао сасими с рисом, и
это привело его в недоумение. Масао не мог понять, как она могла бросить
Хидеми, чтобы позаботиться о нем. Сама мысль о еде вызывала у него отвращение.
Он поклонился свояченице, поблагодарил ее за заботу, а затем тихо спросил о
Хидеми.
— Все хорошо, Масао-сан. Еще до утра она подарит вам
здорового сына.
До утра оставалось еще десять часов, и Масао показалась
невыносимой мысль о том, что Хидеми предстоит еще много мучений.
— Но как она? — настойчиво добивался он ответа.
— Ничего страшного. Она исполнена радости — оттого что
сможет подарить вам желанного сына, Масао-сан. Это лучший день ее жизни.
Масао чувствовал фальшь в этих словах: он представлял себе,
какую невыносимую муку терпит Хидеми, и это сводило его с ума.
— Вам лучше вернуться к ней. Прошу вас, передайте, что
я горжусь ею.
Сестра Хидеми улыбнулась, поклонилась и исчезла в своей
спальне, а Масао принялся нервно вышагивать по саду, не вспоминая про
принесенный ужин. Никакие силы на свете сейчас не заставили бы его взять в рот
хотя бы крошку. Единственное, чего ему хотелось и что было недоступно, —
прямо сейчас сказать Хидеми, как он ее любит.
Масао просидел в саду всю ночь, думая о жене, о месяцах,
которые они провели вместе, вспоминал, как много значит для него Хидеми, какой
ласковой и доброй она была, и как он любил ее. Этой ночью он выпил много сакэ и
курил одну сигарету за другой, но, в отличие от своих товарищей, не ушел к
друзьям и не лег спать, забыв о жене.
Большинство мужей в таких случаях считали своим долгом
покинуть дом, а о новостях справлялись лишь утром. А Масао сидел в саду всю
ночь, время от времени ходил по дорожке и один раз, приблизившись к дому со
стороны комнаты Хидеми, услышал ее вскрики. Не в силах вынести это, он
дождался, когда в двери мелькнет фигура свояченицы, и спросил, не нужно ли
позвать врача.
— Конечно, нет, — улыбнулась она, поклонилась и
вновь исчезла. Она казалась поглощенной своими мыслями.
Перед рассветом в сад вышла теща Масао. К тому времени он
уже успел слишком много выпить, был бледным и растрепанным, сидел, затягиваясь
сигаретой и глядя, как солнце медленно всплывает над горизонтом. Увидев
выражение лица тещи, он ощутил мгновенный испуг — на морщинистом лице
отражались скорбь и разочарование. Сердце Масао на миг замерло. Казалось, мир
вокруг поплыл в замедленном танце.
