– Размечтались, – пробормотала Надюша, испытывая легкие угрызения совести. Похоже, этот чужой мужик искренне испугался и на полном серьезе переживал за непутевую дочку любимой женщины.
– Что маме передать? – спросил Анатолий Викторович под свистящий шепот на заднем плане, переходящий в возмущенный вой.
– Привет ей передайте. Не угодишь на вас. Пришла – плохо, не пришла – опять геморрой.
– Спокойной ночи, – обиделся Анатолий Викторович.
– Угу. До свидания.
В комнату вернулся Ивальд с двумя коктейлями, украшенными зонтиками. Надя прыснула и повалилась на подушки. Мощный торс директора службы размещения обтягивала веселенькая пижама с улыбающимися сердечками. Жизнь удалась.
На следующий день позвонила совершенно забытая в вихре последних событий Фингалова. Теперь она все переосмыслила и желала удалиться от мирской суеты.
– В монастырь, что ли? – недоуменно переспросила Надя.
– Не совсем. Я хочу слиться с природой и очиститься.
– Зимой на природе очиститься? – удивилась Надя. – В проруби, что ли, искупаться? Анька, не говори загадками. У меня скоро заезд большой, времени мало. Давай по существу.
– А хочешь со мной? – оживилась Фингалова. – Там ты будешь независима от условностей и защищена от грязи зловонного мегаполиса.
– Фингалова, ты что курила? Сено из декабрьских подснежников? Чего несешь-то? Или ты нашла веселого фермера, который тебе напел про прелести деревенской жизни и записал в свои крепостные?
– Нет, я познакомилась с удивительной женщиной. Знаешь, это судьба. Она подошла ко мне на улице, взяла за руку и сразу сказала, что видит все мои горести. Представляешь, сестра Елизавета видит карму человека и может ее осветлить.
– Осветлить? – обморочным голосом повторила Надя и тревожно заозиралась. – А когда ты на природу отбываешь?
– Хочешь со мной? Я так и знала! – Голос Фингаловой залучился неподдельной радостью. – Сестра Елизавета сказала, что за каждого нового просветленного мы будем получать дополнительный цветок счастья на небесах.
– Мечтаю просто. Без меня в свою прорубь ехать не смей. Сможешь сегодня вечером напоследок оскверниться и подъехать к гостинице? Я работу сменила. Пиши адрес.
– Ты надо мной не насмехаешься? – подозрительно уточнила Фингалова, но адрес записала. – Тут все серьезно, ты не думай. А жить мы будем в Безмятежной долине. Это рай на земле. Туда можно попасть только единожды, обратного хода нет.
– Ух ты! – неопределенно восхитилась Надя и строго напомнила: – Только обязательно ко мне сегодня приезжай.
Надо было срочно что-то придумать.
Красовская ничего дельного не предложила, посоветовав вызвать психиатрическую перевозку, примотать Фингалову к носилкам и держать в больнице, пока они с «сестрой Елизаветой» окончательно не забудут друг про друга. Любимый мужчина тоже не пришел в восторг и участвовать в операции по спасению неизвестной сумасшедшей девицы отказался.
– Секты – это очень опасно, – изрек он, строго сверкнув очками. – Ты будешь думать, что выручаешь знакомую, а на самом деле сама увязнешь в их сетях. Это серьезные финансовые аферы, поэтому и специалисты у них серьезные. Секта – это не группа психически нездоровых людей, это организация, которой руководят здравомыслящие мошенники.
– А что мне делать? – расстроилась Надя. Судьба чокнутой Фингаловой никого, кроме нее, не волновала.
– Ничего. – Ивальд начал сердиться. – Почему ты должна что-то делать для нее? Я хочу после работы поехать домой, посмотреть хорошее кино и повторить то, что было вчера. И так я хочу жить каждый день. Я не люблю скользкие истории и чужие проблемы.
Он был прав. Но загадочная русская душа не желала прозябать в болоте спокойствия и стабильности. Ее тянуло на подвиги, к амбразуре. В конце концов, как потом жить, зная, что не протянул руку утопающему, побоявшись промочить ноги?
– Пошли в кондитерский, стырим тортик? – позвонила Наде Вика. – Марио мне сегодня строил глазки и обещал угостить по-тихому. Можешь на пятнадцать минут убежать?
А кто бы Надежде теперь возразил, задумай она уйти не на пятнадцать минут, а вообще попрощавшись до завтра? Никто.
И она побрела в кондитерский отдел в надежде, что Вика даст хоть какую-нибудь дельную мысль.
Марио, увидев их, начал заливаться соловьем, заматывая визитерш в звучную итальянскую речь, словно в шелковый кокон. Марио Ниоли владел русским в совершенстве, но девушек соблазнял исключительно на языке Петрарки. Русскому его научила бабушка, вывезенная в солнечную Италию еще до войны. Она же внушила внуку, что итальянские мужчины – самые-самые и именно итальянский является языком любви. Марио искренне считал себя самым-самым, поверив бабушке, и переубедить его не могли ни плюгавый рост, ни довольно сомнительное отражение в зеркале, демонстрировавшее обширные залысины, косматые брови и нос, как у пеликана.
– Эх, Марик, вот слушала бы и слушала тебя, – вздохнула Красовская, отлепив от талии клешню лучшего кондитера города, а то и всего континента. – А что ты все за меня да за меня хватаешься? Вон я тебе девушку молодую-красивую привела.
– Если я схвачусь за эту девушку, то перестану себя уважать. – Марио раздул ноздри и изобразил нечто героически-высокомерное.
– О как, Иванцова. Докатилась! Тебе пора обижаться. Или хочешь сначала тортик дожевать?
– Я в хорошем смысле. – Кондитер улыбнулся, как нильский крокодил после неплохого обеда, и пояснил для непонятливой Красовской: – Это женщина Ивальда. Разве я могу позволить себе вольности в отношении столь важной персоны?
Надежду накрыло волной гордости за собственное высокое положение в обществе и гостиничной иерархии.
– Ага. – Вика облизнула ложку и прицелилась в лоб запутавшемуся в комплиментах итальянцу. – А я тогда кто, ежели ты регулярно инспектируешь остатки моей талии? Я не чужая женщина?
– Ты девушка, – подольстился Марио. – Свободная и независимая. Я сам слышал, как ты вчера говорила это по телефону.
– Подслушивал! – расхохоталась Вика.
– Фи, синьорита, как можно! Я шел мимо, а ты кричала.
– Так я не тебе это кричала, а бывшему мужу!
– Виктория, если муж бывший, то все правильно: ты – свободна, и я могу…
– Ничего ты не можешь, – перебила его Красовская. – Это чудовищнейший пример тупой мужской логики. Если я свободна, то это не значит, что я лавка, на которой могут сидеть все, кому хватит места. Найди себе синьориту помоложе.
– Где? Мне нужна интеллигентная, милая, как моя бабушка.
– Марик, сейчас я доем свою пайку и придушу тебя. Намек на то, что я похожа на бабушку, вряд ли может считаться лестным.
– Стоп. – Надя даже отпихнула торт, уставившись на итальянца как на неожиданно найденный под ногами толстый кошелек. – Марио, ты рыцарь?
