– Это Немицкий, – свирепо начал он, но Надя, накрученная занудной Фингаловой и мыслями о том, что ее все используют, забыла, что надо бояться, и отчеканила в ответ:
– Я нашла новую работу, так что деньги будут. В конце следующего месяца заплачу за два месяца сразу. Сначала проценты, потом вся сумма. Сейчас хоть убейте – нет денег. Еще вопросы есть?
– А чего это ты хамишь? – опешил мужик.
– Я не хамлю. Достали все. Ну, еще что-нибудь от меня надо? Куда деньги привезти? Или зарежете дойную корову?
– Дура, – обиделся Немицкий. – Так я и дал тебе адрес. Позвоню и скажу. Только за этот месяц счетчик включу.
– Прощайте! – прошипела Надежда.
– До свидания, – злобно поправил ее собеседник.
Нажав на отбой, она вдруг поняла, что колени трясутся, а к горлу подпирает тошнота. Запоздалый испуг окатил волной мурашек и быстро прошел. Беда отодвинулась, словно кобра, решившая не жалить жертву сразу, а понаблюдать. Она никуда не делась, шипела где-то рядом, но не кусала.
Вгостинице оказалось совсем не так страшно, как казалось вначале. Поплутав по катакомбам и лабиринтам коридоров, Надя без посторонней помощи смогла найти раздевалку, а потом выйти к людям. Единственная попытка спросить дорогу у сухопарой курносой женщины в таком же мешковатом костюме наткнулась на стену языкового непонимания. Поняв, что тетка иностранка, да еще вполне вероятно – какая-нибудь начальница, Надежда бросилась прочь, бормоча извинения. Попытаться спросить дорогу на английском ей почему-то не пришло в голову.
Уже совсем отчаявшись, Надя толкнулась еще в одну дверь и неожиданно оказалась в коридоре за стойкой.
– Буду зайцем – сожрут волки, буду волком – авось не тронут! – пробормотала она и решительно направилась к стайке тревожно чирикавших девиц. При ее приближении будущие соратницы метнулись в разные стороны, словно мухи от мухобойки.
– Здрасьте вам, – оторопела Надя и, уставившись на ближайшую к ней глазастую брюнеточку, пошла на сближение. Девушка поджала губы, покраснела и с преувеличенным вниманием начала изучать экран компьютера.
– Почему от меня все шарахаются? – пошла на абордаж Надюша. – У меня так разовьются комплексы. Когда разбегаются мужики, то это можно объяснить проблемами с внешностью, но когда женщины… Я просто заинтригована, честное слово. Чем я так всех пугаю-то? Вика сказала, что тут приятный коллектив, а мне даже не отловить никого, чтобы проверить: врет Красовская или нет. Такое ощущение, что коллектив-то приятный, только я чем-то не вышла.
Брюнетка улыбнулась, добавив во взгляд человечности:
– А вы правда Викина подруга?
– Я уже отвечать боюсь. Если не врать, то да, ближайшая подруга. Но, может, именно моя близость к Красовской всех и пугает?
– Да нет, просто у нас тут проблемы, – туманно пояснила брюнетка. – Меня Вера зовут.
– А меня Надя, – испытывая некоторую неловкость, сообщила Надюша. Детский сад какой-то.
Начали подтягиваться любопытствующие. К обеду Надя если не стала своей, то, по крайней мере, начала налаживать контакты.
Палитра жизни настолько разнообразна, что вычленить в ней какой-то один чистый цвет просто невозможно. Нет черных и белых полос, нет розового будущего, нет солнечно-желтого прошлого, а есть пестрый платок, от расцветки которого рябит в глазах. И используют его в соответствии с сиюминутными требованиями: плачут в него, покрывают голову на манер парадного убранства, прикрываются от солнца, заматываются для тепла. Да мало ли что еще можно сделать с собственной жизнью. Любой платок можно превратить как в носовой для душераздирающих рыданий, так и в парео для пляжа. Каждый человек не только кузнец, но и могильщик своего счастья. Надюша не хотела быть могильщиком, она хотела стать кузнецом. Но, как говорила Татьяна Павловна, «только хотеть мало – надо мочь, и мочь мало – надо хотеть».
К вечеру выяснилась одна неприятная деталь будущей пахоты на благо гостиничного бизнеса, которая повергла Надежду в шок.
– Вика, они воруют! – страшным шепотом отрапортовала Надя, ворвавшись в кабинет Красовской. – Это ужас!
– Это не ужас, это жизнь, – кисло пояснила Вика. – Вспомни, куда я велела тебе засунуть свои принципы. Так вот засунь и не доставай. Если на белый и пушистый одуванчик дунуть, то останется бледная плешь, а потом его и вовсе козел сожрет или скосят. Лучше быть наглым зеленым кактусом: чтобы никто не трогал и не лез в твой горшок. Не зли меня. Тебе дали шанс. Хочешь одеться по-человечески, а не в эти отбросы китайской промышленности? Хочешь уехать от мамы? Хочешь машину купить? Кстати, я заработала на свою первую машину именно здесь, на стойке. У тебя была довольно серая и тусклая жизнь, твоя мамаша сподвигла тебя, амебу, на подвиг. Вылетев из гнезда, можно сесть на ближайшую кучу мусора и больше не пытаться взлететь. Можно свить свое гнездо рядом. А можно вообще улететь и жить не на кривой березе, а на пальме. И слушать не волчий вой, а шум прибоя. Я красиво излагаю?
– Аж заслушалась, – мрачно подтвердила Надя. – То есть для того, чтобы слушать шум прибоя, нужно воровать?
– Ты невменяемая? А когда ты комаров по потолку газетой размазываешь, тебя совесть не мучает? А то ведь у них дети! А когда у тебя денег на проезд не хватало, ты за государство не переживала? Оно ж у нас бедное! А тут ты еще свои три копейки не доплатила! Ты – центр вселенной. Все крутится вокруг тебя. Исходи из этого, или будешь крутиться вокруг какого-нибудь другого центра, да еще по самой отдаленной орбите. Здесь никто не ворует! Просто люди нашли способ дать себе и другим заработать. Если пара новых русских, устав от тяжелого рабочего дня, хочет переночевать в нашей замечательной гостинице, а потом расплатиться наличными, то никакой трагедии в этом нет! Люди отдохнули, получили удовольствие. И нет ничего страшного в том, что через компьютер их не провели. Не надо думать, что мне возразить! – шлепнула по столу Вика. – У тебя на лбу написано, что ты меня не слушаешь, а формулируешь пламенный ответ. На любую ситуацию можно смотреть под разным углом. И поверь, все зависит от тебя. Как захочешь, так и сформулируешь для себя свою правоту.
– Я воровать не буду. Они пусть воруют, а я не буду. Дичь какая! Просто не могу поверить, что ты к этому так спокойно относишься!
– Тогда ты тут надолго не приживешься, – холодно ответила Вика.
– Но я не могу! Мне противно! Это… это… стыдно, в конце концов!
– Тогда иди работать учительницей в школу. Будешь нести разумное, доброе, вечное. А стыдно ждать, что на тебя все само посыплется, да еще втыкать башку в песок и выставлять филейные части. Значит, не так уж тебя припекло, если выпендриваешься.
– Мне деньги нужны, – вздохнула Надя, понимая, что выглядит этакой занудой в кубе: со всех сторон ровная, гладкая, правильная! Аж зубы сводит. Так и дала бы сама себе по физиономии, чтобы в чувство привести.
– Нужны – бери. Никто их тебе на тарелочке не принесет. – Вика явно была раздражена ее чистоплюйством. И правильно. Самой противно.
