Это все было так давно, что должно было стереться из памяти. Но почему-то не стиралось, а лишь пряталось внутри, то и дело впиваясь в сердце острым шипом воспоминаний.
Перед глазами всплывало старье, которое мать приносила неизвестно откуда и в котором приходилось ходить в школу. А школа была специализированная, языковая. И не попасть бы туда Веронике никогда, не будь она прописана в соседнем со школой доме…
Не забылись и насмешки одноклассников, стыд, страх и вечный голод…
А сколько было чудовищных часов унижения из-за фингалов, поставленных матерью в воспитательных целях вместо подписи в дневнике. Их приходилось запудривать мукой…
Вероника помнила и выпускной бал, на который не пошла, чтобы не позориться. Идти было не в чем. Она весь вечер бродила у школы, так и не решившись войти…
Самым ярким впечатлением детства был день рождения одной из одноклассниц. Веронике тогда было лет десять. Это было похоже на сон, сказку. Ее пригласили только потому, что приглашен был весь класс. Она бы и не осмелилась никогда пойти, но там кормили. Как больно и страшно было вспоминать себя тогдашнюю: тощую, жалкую, встрепанную и без подарка. Она ела, как одичавший зверек, потрясенно кося глазами в разные стороны. Все смеялись, но Веронике было все равно. Стыд упал куда-то вниз желудка, на самое дно, придавленный едой, настоящей, праздничной, вкусной…
А потом вдруг все резко закончилось, окутав девочку липким ужасом безысходности. Как в кошмарном сне, когда надо кричать, вырываться, а тело немеет, и парализованный язык отказывается слушаться. Когда понимаешь, что все, конец. И сделать ничего нельзя.
Она жадно глотала огромные куски торта, стараясь не испачкать единственное платье, как вдруг за спиной раздался быстрый брезгливый шепот:
– Какая ужасная девочка. Она плохо кончит, это написано у нее на лбу.
Вероника обернулась. Красивая холеная женщина, похожая на кинозвезду, подобравшись и болезненно морщась, разглядывала ее, словно омерзительное насекомое, по недоразумению заползшее на праздник.
С тех пор девочка так и жила, зная, что она ужасная и плохо кончит. И сделать с этим ничего нельзя, потому что та удивительно красивая женщина не могла ошибаться. Ей было виднее. И если она смотрела на Веронику, как на неизвестную науке гадость, то, значит, имела право.
Вероника приняла это за аксиому и стала ждать, когда же все закончится. Она даже знала, как именно может закончиться. Однажды она умрет от голода, если мама пропадет больше чем на неделю. Или мама ее просто забьет до смерти. Или она замерзнет на проспекте, как Магдалина из соседнего дома, которую даже на похоронах шепотом называли ужасными словами.
В общем, смерть у нее должна быть обыденная, как у таракана.
Вероникой брезговали, унижали, жалели, но никто не помог. Наверное, потому, что все было «написано у нее на лбу». Конечно, зачем тратить время на ничтожество, которое в любом случае плохо кончит.
Мама умерла в год, когда Вероника окончила школу. К тому времени родительница умудрилась практически все вынести из квартиры, оставив дочке лишь квадратные метры.
Первую неделю она наслаждалась тишиной и непривычным чувством безопасности, с некоторой оторопью наблюдая, как заканчиваются последние продукты. Поскольку больше не было необходимости постоянно бороться и бояться за свою жизнь, обороняясь от невменяемой матери, у нее появилось время поразмыслить. Доразмышлялась Вероника до того, что поняла: дальше будет только хуже.
Сутки просидев голодной, она пошла к метро сдавать квартиру.
Мир не без добрых людей, но каждый отмеривает добро ближнему в меру собственного понимания. У метро на нее наткнулась соседка Лена, острая на язык пышущая здоровьем стерва, которую побаивался весь подъезд.
– Ну, ты даешь, – Лена нависла над съежившейся Вероникой, уперев руки в необъятные бока. – Квартиру она сдает! А сама куда?
– Не знаю, – испугалась девушка. Соседи с ней никогда не разговаривали и даже не здоровались. Для нее было новостью, что Лена помнит ее в лицо. Вероника жила, как мышь, хоронясь по углам и сторонясь людей.
Окинув Веронику тяжелым взглядом, Лена решительно выдернула у нее из рук картонку, содержавшую хвалебную оду сдаваемым квадратным метрам и цену:
– Я сама сдам. Будешь жить у меня, я с тебя много не возьму. Разницу за квартиру буду тебе отдавать. Значит так: под ногами не мешаться, в кухню при мне не лезть, ванную и туалет не занимать, когда я дома.
Конечно, Лена безбожно ее обманывала, но тогда Вероника была рада даже той малости, которую наглая соседка выдавала ей ежемесячно. Если бы Лена тогда вдруг не решила поучаствовать в ее судьбе, возможно, и не было бы сегодня уже никакой Вероники.
На деньги от сдачи квартиры девушка смогла худо-бедно одеться и окончить курсы гувернеров с гарантией трудоустройства за границей.
– Да какие гувернеры, – громогласно ржала Лена. – Дура ты, в бордель увезут, и все дела.
Веронике было все равно. Хоть бы и бордель. Когда опускаешься на самое дно, стыд закапывается еще глубже.
Так началась ее новая жизнь.
На курсах выдали диплом и действительно предоставили обещанную работу. Поручив сдачу квартиры соседке за небольшой процент, Вероника уехала в далекую Австрию.
Жизнь в лубочном местечке под Веной она вспоминать не любила. Потому что там была сказка, которая закончилась навсегда. Проработав почти пять лет у добропорядочных законопослушных австрийцев, Вероника вынуждена была вернуться домой. Малыш, с которым она нянчилась, вырос, рабочая виза, оформленная главой семейства, истекла. Все хорошее рано или поздно заканчивается. Округлившаяся и даже умудрившаяся вырасти «на австрийских хлебах» аж на семнадцать сантиметров, нянька прибыла на историческую родину, где никому не была нужна.
Вероника вернулась домой, опрометчиво решив, что сможет начать с чистого листа, что та, прошлая жизнь, вырванная с корнем, как листок из домашней работы с ошибками, давно истлела.
Она считала себя победительницей: с деньгами, рекомендательными письмами и желанием во что бы то ни стало забыть о том, что она «девочка, которая плохо кончит».
Но, видимо, ни грамма счастья в этой жизни Веронике отмеряно не было.
Соседка Лена никаких денег за квартиру не отдала, почему-то с порога начав орать, что «не нанималась следить за чужим жильем». От веселых молдаван, в удивительном количестве проживавших на ограниченной площади малогабаритной однушки, соседка тоже открестилась, сказав, что знать не знает, откуда они там взялись.
Молдаване быстро съехали, лишь только Вероника упомянула милицию. Окрыленная первой маленькой победой, она почувствовала себя увереннее и решила все же разобраться с обнаглевшей соседкой. В результате по двору поползли сплетни, что Вероника вернулась из тюрьмы, где провела пятилетку за кражу. Соседи стали ее откровенно избегать, бабки за спиной шипели всякие гадости, а в довершение всех несчастий однажды вечером Веронику подкараулил на лестнице какой-то уголовного вида детина, задушевно посоветовавший ей переехать как можно дальше, пока он не прописал ее на ближайшем кладбище.
