– У любого нормального зрелого мужчины есть семья, – назидательно просветила ее Маринка, сильно расстроив. – Состав семьи может меняться, но мужик всегда должен быть при жене, лучше при молодой.
– Слушай, а он… насколько он… это… зрелый? В смысле, он не совсем перезрел? – аккуратно сформулировала Вика, боясь обидеть подругу и ее отсутствующего Ромео неосторожным словом.
– Муравьева! – Маринка даже постучала себя по голове для наглядности. – Совсем перезревшие лежат в другом месте, где тихо и торжественно! Все остальные имеют право функционировать!
Вика не поняла, но уточнять этот момент не стала, стараясь избавиться от образа вчерашнего молодящегося старца в лапше и казаках.
– Так что вы с ним планируете? В смысле, куда денется его жена?
– Ну мы еще не решили. Паша назначит ей какие-нибудь алименты, чтобы она не кудахтала и спокойно доживала, и все.
– Не решили, или не решали?
– Отстань! Какая разница, это дело времени!
– А ребенок?
– Я не собираюсь беременеть, ты что! Это потом, когда-нибудь! Сначала для себя надо пожить, а потом уже зарываться в обкаканные памперсы. У нас соседка родила недавно, так у них вечно весь балкон в пеленках, и младенец воет круглые сутки, как собака Баскервилей. Мне такой экстрим не нужен, я жить хочу!
– При чем тут ты?! Я про их ребенка спрашиваю!
– Их ребенок уже скоро своих детей заведет, так что никто сиротой не останется, не переживай! – Маринке эта тема явно была неприятна, поэтому она с преувеличенным интересом начала разглядывать свои новые сапожки, найдя какую-то микроскопическую царапину и начав над ней убиваться так, словно ей там мыши дыру прогрызли.
– Вика, – сзади к ним подкралась Кирзакова. – А ты слыхала, что в городе маньяк орудует?
– А почему только Вика! Меня разве предупредить не надо? – набросилась на нее Бульбенко, обидевшись, что вредная Олечка озаботилась только Викиной судьбой.
– Да ты сама любого маньяка загонишь, – отшила ее Кирзакова, повернувшись к Вике и оттерев прищурившуюся Маринку. – Молодой симпатичный брюнет, знакомится с девушкой, пару раз подвозит, а потом – все! Девушку находят на какой-нибудь стройке!
– И что она там делает? Кирпичи с гастарбайтерами кладет? – ехидно влезла в страшный рассказ Маринка.
– Нет, – округлила глаза Олечка. – Ее находят мертвой! Совсем! И надруганной!
– Во, Викентьевна, – хмыкнула Бульбенко. – Вот он шанс узнать настоящего мужчину! Давай загонять маньяков в паре! Некоторые, видишь ли, даже считают, что у меня это должно получиться! Только одного не пойму, с чего это вдруг наша Олечка такие разговоры заводит?
– Я беспокоюсь за Вику, – торжественно оповестила ее попятившаяся Кирзакова.
– За себя побеспокойся! Достала уже! Ну что напыжилась? Давай выдай что-нибудь про мой цвет лица! – шуганув Олю, Маринка даже повеселела. – Сплошной адреналин от этой змеи!
Судя по тексту, Олечка видела, кто подвозил Вику. Это было неприятно, поскольку вредная Кирзакова могла опознать в нем бывшего Марининого кавалера и устроить из этого неизвестно что. Вика почему-то стеснялась рассказать подруге, что встречается с Димой. Конечно, Маринке было глубоко наплевать на личную жизнь своего бывшего бойфренда, но тем не менее Вику мучило ощущение, словно она взяла что-то чужое, ей не принадлежащее.
Весь день она страдала, придумывая повод, как отделаться от Маринки, поскольку на остановке ее должен был ждать Дима. Викины муки разрешились сами собой, благодаря звонку бульбенковского нового поклонника, пригласившего Маринку на какую-то дачу. Планы на вечер Маринка обсуждала со своим Пашей прямо во время лекции громким шепотом, поэтому вся группа была в курсе, что будут шашлыки, которые Паша должен был замариновать самостоятельно, пока девушка задыхается в душных казематах учебного заведения, итальянский салат и вино, которое «было в позапрошлый раз». Кроме того, Маринка вдруг тихо взвизгнула, сообщив уже почти отключившемуся Ромео, что у нее нет купальника, и поинтересовалась, можно ли там купаться голой. Послушав еще минуту воодушевленный клекот, несшийся из трубки, Бульбенко смачно чмокнула мобильник и отсоединилась.
– Ну что? – жарко зашептал сзади измученный неизвестностью Ренат, безжалостно отвергнутый Маринкой еще на первом курсе в связи с отсутствием жилплощади и прописки. – Можно?
– Что – «можно»? – не поняла Бульбенко, искренне считавшая, что разговаривала тихо, а злобные взгляды, бросаемые на нее сухопарой лекторшей, бормотавшей совершенно не усваиваемый мозгом текст, связаны с обычной женской ревностью к ее молодости и привлекательности, а вовсе не с тем, что она своим пронзительным шепотом отвлекает всех, в том числе и лишенную личной жизни преподавательницу.
– Без купальника!
– Ренат, а что, ты хотел надеть купальник и составить мне компанию?
– Ну, если ты будешь без купальника, то я готов!
– А я нет, – припечатала Маринка. – И боюсь, мой друг тоже!
– Жаль, – вздохнул парень под жизнерадостное хихиканье уставших от тягучих знаний, впихиваемых в их опустевшие за лето головы, студентов.
– А уж мне-то как жаль! – хмыкнула Маринка. – Подслушивать нехорошо, кстати.
Ренат затих, обиженно заскрипев ручкой в блокноте.
– Я тебя не дождусь, – шепнула Вике Бульбенко. – Не обидишься?
– Не, ты что! – Вика чуть не сказала, что только обрадуется такому повороту событий, но вовремя спохватилась.
Серебристая машина уже ждала ее у входа. Дима расслабленно откинулся на сиденье и слушал музыку. Мельком бросив взгляд на заднее сиденье и обнаружив, что цветов опять нет, Вика слегка огорчилась. Все-таки мужчина без цветов не мог считаться романтически настроенным кавалером. Поскольку Вика представляла себе морскую прогулку как гулянье вдоль берега и, возможно, шлепанье по воде босиком, в перерыве между парами она сбегала в магазин за новыми носками. Те, которые она нацепила утром, к романтике не располагали. Белье тоже было не ахти, но Вика надеялась, что к тому моменту, когда дело дойдет до белья, она успеет накопить на новый красивый комплект, тем более что Дима вряд ли планировал раздевание на берегу залива.
Однажды к Екатерине Андреевне приходила в гости старая подруга Жанна, причем старая она была во всех смыслах слова. Так вот Жанна долго и красиво рассуждала о разнице полов не в физическом, а в моральном плане, и Вика, притаившись за дверью, с восхищением слушала ее мудрые сентенции о том, что мужчины и женщины устроены по-разному, поэтому они очень редко понимают друг друга. Они мыслят, чувствуют, переживают и даже слышат иначе. Мужчины считают женщин импульсивными, непредсказуемыми и лишенными здравого смысла только потому, что любая представительница слабого пола может во время просмотра футбольного матча Лиги чемпионов внезапно, без предупреждения, переключить телевизор на другой канал, чтобы посмотреть, как дела в любимом сериале и что дон Педро наврал донье Рохелии, чтобы скрыть свою связь с двоюродной сестрой подруги тетки ее любовника. В лучшем случае ополоумевший от горя супруг, роняя тапки, расплескивая пиво и забыв на столе воблу, унесется в кухню, досматривать острый момент и мучительно ждать, когда же покажут или скажут счет, чтобы понять, был гол, пока он вихрем летел по родимой жилплощади, или нет, в то время, как довольная жена будет слушать неловкое вранье телевизионного Казановы. В худшем – супруг вступит в бесперспективные пререкания по поводу недопустимости подобного поведения, а в ответ услышит подробный рассказ про дона Педро со товарищи, призванный подтвердить, несомненно, более высокую ценность просмотра телесериала по сравнению с дурацким видом спорта, где куча потных мужиков носится под дождем по скользкому полю, падая в грязь и гоняя один жалкий мячик. В результате муж все равно сбежит к другому телевизору, но что-то интересное он уже, безусловно, пропустит, а жена, возжелавшая семейного просмотра любимого сериала, еще долго будет мешать ему тоскливыми выкриками о том, что он никогда не понимал ее и нет в нем тяги к семье, о чем она и подозревала с самого начала, когда мама ей говорила, что нельзя так неосмотрительно выскакивать замуж. В самом худшем случае упомянутая мама, проживающая на той же жилплощади, тоже примет участие в диалоге.
