— Ну и ладно, — неопределенно утешила себя Светка и пошла на кухню пить воду прямо из-под крана.
Лена пребывала в состоянии крайнего возбуждения по поводу предстоящих кардинальных изменений в судьбе. Олег сделал предложение. Позвонившая ей Карякина была настолько потрясена и обрадована этой новостью, что даже забыла про свои проблемы и начала с жаром выспрашивать подробности.
— Ой, Свет, все так неожиданно, — бормотала Лена, борясь с идиотской улыбкой, постоянно растягивающей щеки до ушей. — В смысле не так уж и неожиданно, конечно, но все равно…
— А как? Ну как это было?
— Сейчас. У меня от радости в зобу дыханье сперло. В общем, мы поехали вчера гулять. Он только из командировки вернулся, на денек уезжал, ну отметить решили. Ты ж понимаешь, был бы повод.
— Ну, да, да! Вам, алкашам, только повод нужен. Не томи! — взвыла Светка.
— Вот. Зашли в магазин, а Олег и говорит, мол, нам кольцо для невесты. Я чуть сквозь землю не провалилась!
— И не говори, — хрюкнула Светка. — Вот позорище-то. Даже и не представляю, как ты это пережила!
— Давай, веселись. А у меня ни маникюра, ничего!
— Землю-то хоть из-под ногтей выковыряла?
— Смешно до дрожи, — обиделась Лена.
— Конечно, смешно. Я тебе сколько раз говорила, каждый день может быть последним, поэтому всегда будь в красивом белье, с маникюром, педикюром и бритыми ногами, чтобы хоть в морге не опозориться.
— Я пока туда не собираюсь.
— Туда никто не собирается, туда всех собирают без предварительной договоренности.
— Света, у меня несколько другие планы.
Я не про планы, а про необходимость маникюpa в военно-полевых условиях. Незамужняя девушка всегда должна быть готова к худшему!
— В смысле, к предложению? — не поняла Лена.
— Нет, к личному досмотру! Давай дальше!
— А на чем я остановилась?
— На грязных, обкусанных ногтях, — простонала Светка. — Давай ближе к делу!
— Не ври, я такого не говорила. В общем, он сказал, что хочет примерить мне кольцо невесты. Я думала, что обручальное, обычное, а оказывается, он имел в виду, как на Западе, колечко с брюликом для обручения. Потом мы поехали…
— Сколько карат?
— Какая разница? — вспылила Лена. — Я не знаю.
— Бирка сохранилась?
— Нет, ты думаешь, я хожу с биркой на пальце?
— Я про тебя еще и не такое думаю, — утешила ее Светка. — Дело не в ценности кольца, а в щедрости дарителя. Я тебе об этом уже говорила!
— Оставь свою коммерческую философию при себе. Приедешь, покажу колечко, сможешь оценить его своим многоопытным взглядом.
— Оценю, не сомневайся! Так, когда свадьба и кто свидетели? Это я намекаю, если кто-то не понял.
— Все всё поняли. Ты свидетель, только день свадьбы еще не определен, мы же заявление не подали.
— Ну здрасьте! Как же так? Он так сорвется.
— Света, хватит позиционировать моего будущего мужа как жирного леща.
— Конечно. Его уже давно пора зажарить.
— Карякина. Жарь своих. Кстати, как у тебя с твоим Антоном?
— Никак. Моего Антона теперь зовут Алик. Антоша сначала ездил в командировки от жены ко мне, а потом от меня к какой-то малолетней вешалке.
Слово «командировка» неприятно резануло Лену: Олег тоже иногда уезжал в командировки, и Светкина трактовка этого термина ее не очень устраивала. Она снова любила, была любима, и заниматься раскопками, чтобы обнаружить какой-нибудь несимпатичный скелет, Лена не хотела.
— А кто такой Алик? — перевела она разговор на менее опасную стезю.
— О, это такой мужчина!
— Понятно.
— Что за тон, Кораблева? Что там тебе понятно? Он холост, богат и влюблен.
— Надеюсь, в тебя?
— А то в кого же, — Карякина самодовольно хмыкнула. — Кстати, я его не ловила, сам попался.
— Вот так и бывает: шел человек, шел и навернулся в яму.
— Яма — это я? — возмутилась Света. — Ты поосторожнее в выражениях-то!
— Потому что давно пора перестать чувствовать себя охотницей, — решила поучить ее Лена, теперь считавшая себя умной и опытной.
— Ага, и, наконец, ощутить себя жертвой! — закончила ее глубокую мысль Света. — Или мы их, или они нас! Запомни: мы с ними обречены быть по разные стороны баррикад!
— Света, я, чур, в твоей революции не участвую. Я… это… наблюдатель.
В нашем деле наблюдателей нет. Ты или с одной стороны, или с другой, в худшем случае ты посередине.
— Я посередине…
— Посередине, это значит — на баррикадах. Как раз там ты простреливаешься со всех сторон, так что лучше уж спускайся ко мне.
— Нельзя всю жизнь воевать за счастье. Надо просто жить. Если ты будешь гулять по дому, бряцая пулеметом, твой Алик тоже сбежит.
— Не сбежит, — хохотнула Светка. — Я не хожу с пулеметом, а лежу с ним у дверей. Мимо меня ни одна мышь не прошмыгнет, тем более такой крупный мужик!
— Тьфу! — Лена поняла, что спорить бесполезно. — Воюй. Если падешь на поле боя, цветы я тебе обеспечу.
Начальница, бесившаяся по поводу упущенного завхоза, который переметнулся к незамужней бухгалтерше, регулярно срывала свою злость на Лене. Но перекошенная красная физиономия Татьяны Филипповны вызывала у Кораблевой только жалость.
— Не сметь вести личные разговоры в рабочее время, — взвизгивала начальница, едва только поняв, что Лена разговаривает с женихом.
Лена безразлично отворачивалась и продолжала ворковать с любимым под гневное кудахтанье климактерической тетки.
— Может, тебе здесь работать надоело? — исходила змеиным ядом Татьяна Филипповна.
— Конечно, надоело, — не выдержала однажды Лена. — Выйду замуж, уволюсь и сяду дома.
К такому повороту оппозиция была не готова. Взять переводчика, по крайней мере полноценного, на Ленину зарплату не получится. Это Татьяна Филипповна осознавала вполне твердо. Но и уступать наглой девке желания не было. В тихом бешенстве она шаркала туфлями под столом и периодически выстреливала гадостями в сторону жизнерадостной сотрудницы.
В один из моментов затишья Лене позвонила мама и сказала, что ее искала некая Марина Брусникина из бизнес-центра, в котором Лена когда-то подрабатывала в качестве переводчицы.
Марину Лена помнила. Это была миловидная толстушка, очень приветливая и доброжелательная. Брусникина ассоциировалась у Лены со стабильностью и кругленькой суммой, полученной за работу с итальянцами. Подработать еще раз она бы не отказалась, тем более что предстоящая свадьба подразумевала приличные траты.
