— Бог ты мой, — проговорила Грейс, — да разница в возрасте между мной и Уолтером меньше, чем у тебя с моим бывшим мужем.
Грейс в углу комнаты разбирала постиранные вещи, словно Дорис и не было, хотя внутри у нее все кипело. Что до Уолтера, то он водрузил на голову шапочку а-ля Рембрандт, которая согревала уши, и принялся перебирать смятые и скрученные металлические тюбики с краской. Наклейки с названиями давно отлетели под воздействием скипидара и жестких влажных пальцев, поэтому цвет Уолтер мог определить лишь по цветным кружочкам под крышками. Он сожалел, что стал художником, а не поэтом: жизнь вдруг показалась слишком трудной.
— Для мужчины вполне нормально вступать в брак с кем-то моложе себя. Но не для женщины.
— Это предрассудки, — отрезала Грейс. — Уолтер, давай рисуй голову Дорис. Чем скорее закончишь, тем быстрее она уберется отсюда.
Уолтер занял свое место перед мольбертом. Дорис выставила из-под, черного полотна длинную изящную ногу. Уолтер попытался сделать вид, что не заметил. Дорис одарила его сияющей улыбкой.
— За раму я с тебя, безусловно, возьму деньги, — сказала Грейс. — Этот портрет леди Джулиет формально принадлежит мне, хотя все, кажется, об этом забыли, Я за него заплатила.
— Какая же ты корыстная, — заметила Дорис Дюбуа. — Высасываешь из бедного Барли последние деньги, буквально лишаешь его всего. Ты заплатила, но деньгами Барли. И вы, Уолтер, смею заметить, тоже живете на его средства. Она вас купила.
— Жаль, что туловище не твое, — проговорила Грейс, убирая белье. — Все подумают, что у тебя четырнадцатый размер.
Дорис, не думавшая ни о чем, кроме ожерелья, совершенно об этом забыла.
— Уолтер немного подправит контуры — ведь подправите, правда? — и сделает меня изящнее. — У Дорис всегда было готово решение. Соображала она быстро.
Уолтер что-то пробормотал в знак согласия.
— Это будет подарок Барли ко дню рождения, — сообщила Дорис. — Где-то в декабре.
— Держу пари, ты даже числа не знаешь, — хмыкнула Грейс.
— Зато ты знаешь, — ядовито ответила Дорис. — Бедняжка. Раз вы с Уолтером живете такой жалкой жизнью в этой дыре, думаю, Барли следует об этом сказать. Это может сильно отразиться на твоих алиментах.
— Вот что я вам скажу, — внезапно вмешался Уолтер. — С тем же успехом я могу работать по фотографии. Тогда я хоть смогу сосредоточиться.
— Меня это устраивает, — согласилась Дорис. — Я не Грейс, у меня нет лишнего времени.
Уолтер снял Дорис «Полароидом», сообщив, что портрет будет закончен через неделю. Грейс почувствовала укол ревности и тревоги, когда Уолтер сделал снимок. Это уже сильно походило на флирт, словно Уолтер хотел сохранить для себя какую-то часть Дорис, причем с ее согласия. Создание портрета Дорис Дюбуа можно рассматривать как работу, и с этой точки зрения оно вполне допустимо. Но сколько преступлений пытаются объяснить не жаждой денег, а чистым профессионализмом: ничего личного, только бизнес, сообщают мафиози своей умирающей жертве. Тот, кто наносит удар, всего лишь выполняет свою работу. А о палаче, исполняющем публичные казни, говорят: настоящий профессионал, просто прирожденный! К тому же в том, как Уолтер делал снимок Дорис Дюбуа, а потом смотрел, как ее изображение постепенно проявляется на карточке, было что-то интимное. Грейс понимала, что она смешна, но мы чувствуем то, что чувствуем.
Когда Дорис Дюбуа удалилась, и цокот ее каблучков затих на лестнице, Грейс плакала и плакала, как ребенок, захлебываясь в рыданиях. Она чувствовала себя такой несчастной и обездоленной!
— Ты была великолепна, Грейс! Просто великолепна! — утешай ее Уолтер. Грейс заметила у него на брови седой волосок, взяла пинцет и выдернула его, и вскоре они снова были счастливы.
Глава 20
— Барли, дорогой, — спросила Дорис Дюбуа мужа, — по-твоему, я хороший человек?
Барли очень серьезно отнесся к этому вопросу. Они лежали на широкой кровати с элегантным изголовьем и светлым пологом в номере отеля «Кларидж» на Брук-стрит, Мейфэр, и ждали завтрак. За окном шумел Лондон. Ванная комната была отделана мрамором, отлично оборудована, из кранов текла вода, и не приходилось опасаться, что обвалится потолок. Можно было расслабиться.
— Это не то определение, с какого бы я начал, характеризуя тебя, — ответил Барли. — Но в чем проблема? Женщине не обязательно быть хорошим человеком, чтобы ее любил мужчина. Посмотри на Грейс: она одна из самых славных женщин в мире, но люблю-то я тебя, а не ее.
— Все равно, мне бы очень хотелось, чтобы люди меня любили, — возразила она.
— Твои зрители любят тебя, — ответил он. — Посмотри, какие у тебя рейтинги.
Но он отлично понимал, что Дорис имеет в виду. Барли наживал себе врагов только по необходимости, в жизни он руководствовался принципом, что следует быть полюбезнее с обслуживающим эскалатор дежурным, когда едешь вверх, потому что практически наверняка встретишься с ним и по пути вниз. Но Дорис шла напролом, подавляя на корню обычную человеческую доброжелательность. Она сделала своим врагом шофера Росса, сунув ему листок с диетой и заявив при этом, что, если он не похудеет, Барли придется его уволить. Некомпетентность «Белградия билдерс», как называли свою фирму строители, стала еще более вопиющей после того, как она сообщила номер телефона одного из них иммиграционным властям. Хелен, горничная, работавшая у Барли с Грейс пятнадцать лет, в конечном итоге ушла, отчасти из-за верности Грейс, но главным образом потому, что Дорис отказалась платить ей наличными; а когда Хелен обратилась к Барли за помощью, его новая женушка сообщила в налоговую инспекцию.
Хелен была толстой, некрасивой и упрямой, именно поэтому Дорис и не смогла с ней ужиться. А Барли она нравилась. Когда он сказал, что женится на Дорис, Хелен пожала плечами:
— Не переживайте из-за меня. Мне все равно, кто лежит в постели, которую я застилаю.
Профессиональные уборщицы, которых Дорис наняла для уборки в Уайлд-Оутс, высасывали мощными промышленными пылесосами душу из новых ковров и так терли стены, что чуть ли не сдирали с них новую краску, и обходилось это в десять раз дороже, чем услуги Хелен. К тому же, насколько Барли мог судить, за словом в карман они тоже не лезли, вот только он не знал того множества языков, на которых они разговаривали. И вообще, почему ковры уже лежат, хотя рабочие «Белградия билдерс» все еще шляются туда-сюда и, скорее всего, будут шляться вечно? Они больше разговаривали по сотовым с «Международной амнистией», чем занимались своим делом. Сам Барли никогда бы их не нанял, но не стоило говорить об этом Дорис.
Здесь же было тихо и спокойно. Похоже, в «Кларидже» куда лучше управляются с наемными работниками, чем у них дома, это даже сама Дорис начала признавать. Как и предсказывал Барли, теперь у них возникли проблемы со страховой компанией — из-за каких-то двухсот пятидесяти тысяч фунтов стерлингов. Хотя эти средства ему очень понадобятся, чтобы снова встать на ноги, если план строительства оперного комплекса провалится. В своей политике страховая компания строго придерживалась правила, что капитальные работы по реконструкции должны осуществляться только строительными организациями, утвержденными гильдией строителей, а фирма, выбранная Дорис на том основании, что они представили самые низкие расценки, и слыхом не слыхивала о таком органе.
