Я сказала Беверли, что ее компьютер заражен вирусом и ей следует выключить его, перезагрузить и восстановиться с предыдущей резервной копии, в результате все придет во вчерашнее состояние, когда еще не было вирусов. Она так и сделала, только, отключившись от Интернета, больше уже не смогла в него войти.
Между делом я сообщила ей о найденной во рву мертвой утке, и она в сердцах выругалась:
— Вот черт! Надо сообщить об этом в соответствующие инстанции, только электронная почта теперь не работает, а телефонному звонку в праздничный день они наверняка не обрадуются. Видимо, придется с этим подождать.
А уж поблагодарила она меня или нет — разницы никакой, ведь мысленно-то наверняка поблагодарила.
Я оставила ее наедине с проблемами и отправилась на сеанс массажа к Хизер, миниатюрной девушке с огромными карими глазами, в нежных руках которой силы было побольше, чем у гориллы.
А после массажа спустилась вниз, чтобы послушать исповедь Майры Миллер.
Глава 9
ИСТОРИЯ ЖУРНАЛИСТКИ
— Такой же спа-салон, только в другом месте, — сказала она нам. — Два года назад это был «Хилфонт-спа» в Уилтшире. Там, конечно, не так красиво и порядки более пуританские. К подсчету калорий отношение гораздо серьезнее, и чакры с шампанским считаются понятиями несовместимыми — одним словом, полное и тотальное воздержание. Я лежала на кушетке, застеленной белой простыней, пока массажистка по имени Зельда занималась моим лицом. Ее имя я узнала из нагрудного бейджика, а других запоминающихся черт не обнаружила. Она склонилась надо мной, но я лежала с закрытыми глазами. С какой стати пялиться на чужого человека? Когда увесистая горячая слезинка упала мне на голую грудь — платье мое было приспущено с плеч, — меня охватило что-то вроде раздражения. Это я по уши в проблемах, и жалеть и утешать нужно меня, а не массажистку из салона красоты. Это я прокладывала себе путь, расплачиваясь за все. Так разве это честно? Я подняла руку и, не открывая глаз, смахнула слезинку, как смахивают муху. При этом не произнесла ни слова. Мне было наплевать на этикет — она-то ведь тоже не больно о нем заботилась. Я больше не чувствовала над собой это лицо и позволила себе открыть глаза. Так и лежала на спине, уставившись в потолок, пока она мазала мою шею и грудь темной черноморской грязью. Я слышала, как она шмыгнула носом — скорее, видимо, от огорчения, нежели от простуды. И решила ни за что на свете не расспрашивать ее, в чем дело. Если надо, сама расскажет.
Сейчас я не очень увлекаюсь спа-процедурами. Меня не настолько заботит собственная внешность, к тому же я вечно занята и эти вещи нагоняют на меня скуку. Первый массаж обычно воспринимаешь на ура, второй просто доставляет удовольствие, третий еще туда-сюда, а четвертый становится тошнотворной скукой. Я и здесь-то нахожусь только потому, что это нужно для работы. Просто ищу место, где можно спокойно сесть и написать материал для Алистера. Алистер — это мой редактор. Наша газета в определенной степени чтиво семейное, но сорок пять процентов наших читательниц на вопрос, где бы они хотели провести Рождество — в спа-салоне или дома, — отвечают: в спа-салоне. Вот мне и поручили окунуться в эту среду и проверить.
На момент знакомства с Зельдой я только-только вернулась домой после двухгодичных мотаний по земному шару — в основном торчала в Ираке, таскалась за командой Ханса Блика, и кончились эти мытарства плачевно, когда я на три дня угодила в заложники. Дело оказалось не в политике, а в деньгах, и Алистер лично примчался, чтобы добиться моего освобождения. Оно обошлось газете в десять тысяч фунтов стерлингов. Нам, иностранным корреспондентам, выбирать условия не приходится. Жаркие пески, знойный пустынный ветер, убожество обслуги даже в пятизвездочных отелях — все это, конечно, отражается на внешности. Моя мама, встречая меня в аэропорту, ужаснулась и предложила оплатить мне недельный отдых в «Хилфонте». Сказала, что я выгляжу старше ее, и спросила, почему я все это время не умывалась. Я объяснила ей, что на фабричном складе, где меня приковали наручниками к стене в кромешной тьме, я вряд ли нашла бы кран, не говоря уж о мыле. На это мама ответила просто: ««Чепуха! Хотела бы найти кран, нашла бы».
— А вот я вас хорошо понимаю, — заверила Трофейная Жена. — Ты возвращаешься из такого вот кошмарного места, а никто даже понятия не имеет, каким бывает настоящий ад. И это делается умышленно. Они просто не хотят всего этого знать.
Трофейная Жена теперь выглядела гораздо лучше — подстриглась и окрасила волосы в ярко-рыжий цвет со светлыми прядями. На это у нее ушло целое утро. Ноги ее от бедер до лодыжек были обернуты серебристой фольгой, под которой какое-то снадобье из целебных трав вовсю вершило свое волшебное омолаживающее действие. После этих десяти дней чистого оздоровления ей сам Бог велел выйти замуж за миллионера.
— А что же там дальше про Зельду? — напомнила я.
И Майра продолжила:
— Зельда перестала всхлипывать, а я по-прежнему молчала. Она склонилась надо мной так близко, что наши глаза неминуемо встретились. По ее неказистой наружности сразу можно было определить, что она засиделась в девках. Мне вспомнились ее ноги, искривленные чуть не колесом, словно она выносила не одного ребенка. Прядка жиденьких мышиных волосенок коснулась моего лица, и я смахнула ее так же раздраженно, как и ту слезинку.
— Многие мои клиентки просят покрасить им ресницы и брови в тон волосам, — сказала мне эта Зельда. — А вам покрасить?
Я согласилась, решив, что в стране, основанной римлянами, лучше следовать их традициям. По поводу окраски ресниц и бровей я сошлась во мнении с дамами, отдыхающими в «Хилфонт-спа». Она намазала мне лицо вокруг бровей и ресниц защитным маслом и кисточкой нанесла на брови какой-то желтоватый крем. Я почувствовала легкое пощипывание.
— Обычно мы держим это по десять минут, чтобы краска взялась, — пояснила Зельда. — Вы только пальцами не дотрагивайтесь, а то измажетесь и будет, щипать. Пожалуйста, закройте глаза.
Глаза я уже успела закрыть и сказала:
— Тогда ресницы лучше не надо.
Но она уже принялась за дело, приговаривая:
— Вы только не жмурьтесь так сильно, а то краска в глаза попадет. Ведь мы же с вами не хотим, чтобы краска в глаза попала? И глаза, пожалуйста, не открывайте. Ведь мы же с вами не хотим, чтобы вы ослепли?
Теперь-то я уже научилась дезертировать с поля военных действий. Сразу чую, когда на меня нападают. Ощущаю какой-то металлический привкус, что-то вроде электрического разряда — значит, кто-то, находящийся совсем близко, желает мне зла, готов напасть на меня с ножом или каким-то другим оружием. Тут уж выбирай, что делать — уворачиваться, замереть на месте, спасаться бегством и надеяться, что Бог, в которого ты веришь, тебя не оставит. Вот и сейчас я уловила этот запах опасности. А кроме того, знала, что если человек на словах не желает тебе ослепнуть, то на деле только этого и хочет. Я понимала, что беспомощна на спине, поэтому предпочла замереть на месте и не шевелиться. Я не открывала глаза и не зажмуривалась. Слепоты я боюсь панически.
