В предпоследнюю минуту, всего за несколько дней до назначенного дня собеседования, мы поняли, что кое-что упустили. У нас не было копии дела Фелипе из бразильской полиции. Точнее, у нас не было документа, доказывающего, что в бразильской полиции нет на него дела. Мы почему-то забыли об этой важной бумаге в нашем досье. И ужасно запаниковали. Что, если это застопорит весь процесс? Можно ли вообще получить документ в бразильской полиции без личного присутствия Фелипе, или ему придется лететь в Бразилию? Через несколько дней сложнейших международных переговоров Фелипе удалось подключить к делу нашу бразильскую подругу Армению, необыкновенно обаятельную и находчивую даму, которая целый день простояла в очереди в полицейском управлении Рио-де-Жанейро и умудрилась настолько очаровать местного полисмена, что тот отдал ей подтверждение отсутствия у Фелипе преступного прошлого. (Есть какая-то поэтичная симметрия в том, что именно Армения нас в конце концов и спасла – ведь три года назад она нас и познакомила на вечеринке на Бали.) Потом она переправила документы ночным рейсом на остров и успела как раз вовремя, чтобы на следующий день Фелипе слетал в Джакарту (в сезон муссонов) и отыскал там лицензированного переводчика, который смог бы перевести все эти бразильские документы на нужный нам английский в присутствии единственного во всей Индонезии нотариуса, говорящего по-португальски и имеющего лицензию американского правительства.
«Ничего сложного, – заверил Фелипе, позвонив мне из повозки велорикши, мчащегося среди ночи под проливным яванским дождем. – У нас все получится. У нас все получится!»
Утром 18 января 2007 года Фелипе оказался первым посетителем американского консульства в Сиднее. Он не спал уже несколько дней, но был готов, притащив с собой адски запутанное досье: выписки из государственных реестров, медицинские справки, свидетельства о рождении и горы других документов. Он давно уже не стригся и по-прежнему был в дорожных шлепанцах. Но это никого не интересовало. Им было плевать, как он выглядит, – главное, чтобы за ним не числилось никаких грешков. И, не считая пары каверзных вопросов иммиграционного офицера о том, чем именно занимался Фелипе на Синайском полуострове в 1975 году (а он там влюбился в прекрасную семнадцатилетнюю израильтянку, естественно), все прошло хорошо. В конце концов раздался этот самый приятный в мире звук – звук тяжелой библиотечной печати, – и Фелипе дали визу.
– Желаю счастья в семейной жизни, – сказал сотрудник консульства моему бразильскому жениху, и его отпустили на свободу.
На следующее утро он сел на рейс «Китайских авиалиний» и через Тайбэй прилетел на Аляску. В Анкоридже Фелипе успешно прошел американскую таможню и иммиграционный контроль и сел на самолет до аэропорта Кеннеди. Через несколько часов, ледяной зимней ночью, я выехала ему навстречу.
И хотя мне нравится думать, что я держалась вполне стоически на протяжении предыдущих десяти месяцев, должна признаться, что, как только я приехала в аэропорт, всей моей собранности настала крышка. Все страхи, которые я сдерживала с момента ареста Фелипе, выплеснулись наружу в тот самый момент, когда он был уже без пяти минут дома, без пяти минут в целости и сохранности. У меня потемнело в глазах, я вся затряслась и вдруг стала бояться всего. Я боялась, что приехала не в тот аэропорт, не в то время, не в тот день. (Я перепроверяла расписание семьдесят пять раз, но все равно боялась.) Я боялась, что его самолет разбился. У меня возник совершенно абсурдный ретроспективный страх, что Фелипе провалил собеседование в Австралии, – хотя он только вчера успешно прошел его.
Даже когда табло прилета объявило о том, что его самолет приземлился, сердце мое по-прежнему сжимал необъяснимый страх, что он не приземлился и не приземлится никогда.
Что, если он так и останется сидеть в самолете?
Что, если выйдет из самолета, и его сразу арестуют?
Почему он так долго не выходит?
Я вглядывалась в лица всех пассажиров, выходящих из зоны прилета, выискивая Фелипе в самых неподходящих кандидатах. Я дважды посмотрела в лицо всем китайским старушкам с палочками, всем детям грудного возраста – чтобы на всякий случай перепроверить, не Фелипе ли это. Мне стало трудно дышать. Как заблудившийся ребенок, я чуть не подбежала к полицейскому и не попросила помочь – вот только чем?
А потом я увидела его.
Я узнала бы его из тысячи. Самое родное лицо в мире. Он бежал по коридору зоны прилета и искал меня с тем же тревожным выражением, которое в тот момент наверняка было и у меня на лице. На нем была та же одежда, что и десять месяцев назад, когда его арестовали в Далласе, – та же, которую он носил почти каждый день, в любом уголке мира. Он выглядел немного потрепанным, но для меня его вид все равно был благороднее всего на свете – горящие глаза, усиленно выискивающие меня в толпе. И это уж точно была не китайская бабушка, и не грудной ребенок, и не кто-то еще. Это был Фелипе – мой Фелипе, мой человек, лю0 всё, – и когда он увидел меня, то ринулся ко мне и чуть не сбил с ног своей движущей силой.
«Мы ходили и ходили кругами, пока не пришли домой, мы двое, – писал Уолт Уитман. – Мы отказались от всего, кроме нашей свободы, от всего, кроме нашего счастья».
Мы никак не могли отпустить друг друга, а я почему-то всё плакала и плакала.
Через несколько дней мы поженились.
Свадьба состоялась в нашем новом доме – в этой странной старой церкви – холодным воскресным днем, в феврале. Оказывается, когда надо пожениться, очень удобно, что твой дом по совместительству еще и церковь.
Брачная лицензия обошлась нам в двадцать восемь долларов; правда, пришлось еще сделать копию платежки. Среди гостей были: мои родители (женаты сорок лет), мой дядя Терри и тетя Дебора (женаты двадцать лет), моя сестра с мужем (женаты пятнадцать лет), мой друг Джим Смит (двадцать пять лет как разведен) и семейный пес Тоби (никогда не был женат; проявляет бисексуальные наклонности). Нам всем очень хотелось, чтобы дети Фелипе (неженатый сын и незамужняя дочь) смогли к нам присоединиться, но все случилось буквально за несколько дней, поэтому они просто не успели прилететь из Австралии. Пришлось довольствоваться телефонными звонками с восторженными поздравлениями – рисковать промедлением было нельзя. Нам требовалось немедленно пожениться и застолбить Фелипе участок на американской земле неоспоримым, законным путем.
Так что, как видите, мы все-таки решили, что на нашей свадьбе без свидетелей не обойтись. Мой друг Брайан оказался прав: свадьба – не молитва, не ваше личное дело. Это и личное дело, и общественное, поскольку имеет последствия в реальном мире. Хотя интимная сторона наших отношений всегда будет исключительно нашей с Фелипе прерогативой, важно помнить и о том, что в чем-то наш брак навеки будет принадлежать и нашим родным – всем тем, кого особенно серьезно затронет успех или провал этого предприятия. Поэтому в тот день они должны были присутствовать на нашей свадьбе, чтобы не дать нам об этом забыть. Я также должна признать, что наши клятвы, пусть в малой части, всегда будут принадлежать и государству. Ведь именно это делает брак законным.
